Ирина Лобановская - Простри руце Твои..

- А у меня как раз у подруги муж стал монахом, - и Ксения рассказала об Ольге.

15

- Не плакай и не печаль бровей, - повторил Олег. - Что случилось? Я хочу тебя видеть...

- Ничего не случилось... Я тоже хочу... Без вариантов... - проревела в трубку Ксения. - Ты где?

- Далеко, - глухо ответил он. - Очень далеко от тебя... Но скоро отправлюсь в обратный путь. И тогда мы увидимся... Я позвоню. Очень странно... Я и не заметил, как привык к тебе, так что уже не понимаю, сумею ли дальше жить без тебя.

И они увиделись.

Но разве так Ксеня представляла себе эту встречу?.. Человек предполагает, а Господь располагает.

Отец, хотя ему было уже хорошо за восемьдесят, оставался на плаву и энергии не терял. Любил повторять стихи из фильма "Добро пожаловать или Посторонним вход запрещен":

- "Мы бодры, веселы..."

Нередко спрашивал:

- А сколько там Сергею Михалкову? Девяносто три или четыре? Ну, мне еще до его возраста жить и жить! Я против него мальчишка.

Однажды со смехом сообщил:

- У меня двадцать семь болезней! Ночью подсчитал - целая копилка болячек. А от болезней лекарства нет. Кто это сказал: "А старость ходит осторожно и подозрительно глядит?"

Ксения, в тот день заехавшая проведать родителей, передернула плечами. Отец был поразительно здоровым человеком. И когда у него лет в сорок пять впервые заболела голова, решил, что умирает. Матери стоило больших трудов заставить его выпить простой цитрамон, чтобы голова прошла. Он никому не верил и требовал немедленно "скорую".

- А еще говорят о прекрасной памяти артистов, - тотчас съязвил Георгий Семенович. - Мне за восемьдесят... Это прескверная болезнь. От нее вылечиться нельзя. Буквально еле хожу и еще буквальнее ничего не ем и все ненавижу.

Ксеня покосилась иронически: всем бы так еле ходить за восемьдесят!

А потом отец взялся пересказывать свой недавний сон:

- Ко мне привязался черт.

- Страшный? Рогатый? - с любопытством спросила Ксения.

- Конечно. Я стал с ним драться, но, в конце концов, после нешуточной борьбы, он меня одолел: дьявол все-таки сильнее человека. И говорит: "Я тебя отпущу, если ты меня вкусно накормишь. А нет - плохи твои дела". Ладно, думаю, я тебя накормлю. И размышляю на ходу: надо хитрость придумать, верить рогатому нельзя - обманщик. А он не дурак, словно прочитал мои мысли, и объявляет: "Только отравить меня можешь не пытаться! Я не то, что вы, люди. Могу серную кислоту пить - и мне ничего не будет!" Ну, начал я его кормить. Всякой дрянью. Набрал углей, битума, проволоки - и даю ему. А он себе все разжевывает и ест спокойно, да еще нахваливает. И родилась тогда у меня идея: надо его взорвать.

- В эпоху терроризма это не ново, - заметила Ксеня.

- Ничто не ново под луной! Потчевал я его всяким хламом, и вместо макарон, наконец, подсунул бездымного пороха, он ведь как макароны делается - длинными такими палочками. Кормил его порохом, кормил и подсунул в него охотничий пистон. А сам ненавязчиво начинаю тихонько все дальше и дальше от черта отходить. А тот жует, жует порох и - сунул в рот и пистон. Я отошел на приличное расстояние, жду... И - рвануло! Взорвался черт, по воздуху полетели черные клочья во все стороны, все затмило дымом, и летят эти черные клочья, и летят... И тут я проснулся.

- Забавно... - пробурчала Ксения. - К чему бы это тебе черти стали сниться?

Георгий Семенович прямо помешался на снах. Он вообще их видел чересчур часто, по единодушному мнению родственников, но когда вдруг начал излагать сны стихами... Обалдела даже мать, ко всему привычная в своей сумасшедшей семейке.

А Леднев с выражением декламировал:

Очень странный сон приснился мне

Иль в бреду пригрезилась картина,

Будто нету горя на Земле,

Будто люди счастливы отныне.

На вокзалах больше нет бомжей,

Нет путан на улицах столицы,

Для машин хватает гаражей,

И улыбки украшают лица.

Обогрет далекий Сахалин,

Есть вода в домах Владивостока,

А чеченец, русский и грузин -

Братья нынче - на века, без срока.

В школах не случается пожар,

Слух о бомбе не сорвет занятий.

А Чубайс, Бурбулис и Гайдар

В Магадане - городе-расплате.

Абрамович по миру побрел,

И Зурабов сам ушел в темницу.

Взяток нет, исчез и произвол,

Суд решил по-честному трудиться.

И чиновник больше не хамит,

И никто отныне не ворует,

ВВП правительство растит,

Цены падают, враги тоскуют.

Слово "киллер" умерло навек,

Дети без родителей гуляют,

Стал такой счастливый человек,