Ирина Лобановская - Простри руце Твои..

Ксеня прожила неправильную жизнь, кривую, косую, изломанную. Потому что сама вся - изломанная. С молодости одна мысль - как понравиться сначала приемной комиссии, потом - преподавателю, потом - режиссеру... Вечное преподнесение самой себя... Как лучше, как изящнее, как убедительнее... покривляться перед всеми.

- Ну, положим... - удивился Олег. - Откуда у тебя вдруг взялись такие мысли?

И она сказала честно:

- Не знаю...

Честно? Нет, снова малость приврала. Догадывалась... И не хотела сама в себе ни в чем признаваться. Как обычно. Ударилась об его взгляд...

Она пыталась допытаться у Сашки - у нового Сашки или у того, которого она просто не знала, не хотела знать - зачем он ездит к отцу Андрею. О чем они там разговаривают.

Сашка всякий раз ускользал от любых откровений.

- Поедем со мной, послушаешь, - однажды предложил он.

Ксения хотела поехать. Но очередные съемки, Олег... Выбралась она к отцу Андрею уже сама, одна, после развода и выхода за Глеба. Корявая цепочка событий, выкованная наспех, рукой новичка, вся в черных припоях...

Свеже-голубой храм - маковки хрупкие, тонкие, несмотря на свою округлость, и пронзительные - словно ждал кого-то, торжественно и убежденно.

Отец Андрей стоял на крыльце.

- Здравствуйте, - радостно сказал он Ксении, наспех повязывавшей косынку. - А я все думал-гадал: приедете или нет. Здесь по весне да по лету к нам дорога хорошая.

- Я... посоветоваться... - пробормотала Ксеня.

Ее очень смущала обстановка вокруг: в чистом маленьком дворе толпились уходящие со службы, носились дети, прошел дьякон... И все они знали что-то такое, о чем Ксения не подозревала, не догадывалась. Иначе почему они здесь, зачем...

Женщины в платочках, цыплятами топчущиеся вокруг батюшки, сурово-критически, с нескрываемой неодобрительностью осматривали незнакомку. Не узнали - телевизор не смотрят, или платок изменил Ксению, или просто никто не предполагал увидеть ее здесь, ту самую, которую... Но ревновали они ее к батюшке и своей ревности не скрывали.

Грех, подумала Ксения. И одернула себя: "Ты о себе лучше думай... Не судите, да не судимы будете...". Но они знали то, чего она не знала. И их знание было - Истина. Истина - то, что есть...

Ей было неловко, неуютно. Все чужое, непонятное. И зачем она здесь? Ее просто швырнуло, метнуло утром в машину... и ветер рванулся в окна... и зашипела дорога... и понесла... куда и зачем? Что нужно ей? Что она ищет? Вразуми, Господи...

Отец Андрей заулыбался.

- Конечно, конечно... Прогуляемся до моего дома. Здесь неподалеку.

Они медленно двинулись по улице. Городок с гордостью и неуверенностью носил свой статус, а потому чересчур торопливо и неаккуратно, как-то грубовато избавлялся от всего, что могло напомнить слово "поселок". Отсюда - безвкусные топорные, грязные четырехэтажки, больше напоминавшие бараки, изрытый глубокими оспинами выбоин асфальт, жестко уничтоживший траву, дорожная колючая пыль, забивающая глаза... Прошипел замученный, слегка кособокий автобус, прогрохотал хамоватый КамАЗ...

- Я понял ваш взгляд, - сказал отец Андрей. - Ничего мы не можем сделать со своей паствой! Как ни твердим о несотворении кумира - творят! Женщины привязываются к своим батюшкам - эмоции берут верх. Александр недавно заезжал. Очень скорбит о случившемся... А Николай Сербский говорил, что скорбь - одно из самых частых проявлений любви. "Потому что во многой мудрости много печали: и кто умножает познания, умножает скорбь". Это из книги Екклесиаста. Можно сказать проще: "Научись скорбеть, а блаженствовать - это и дурак умеет".

Начались цитаты, подумала Ксеня. Старательно обошла взглядом батюшку. Пробубнила:

- Это у Шопенгауэра... его мой отец любит... написано, что никогда в своих действиях не стоит брать себе кого-то за образец, потому что положение, обстоятельства, отношения никогда не бывают одинаковыми, а различие характеров придает разную окраску и поступкам. Всегда следует поступать согласно собственной натуре. И когда двое делают одно и то же, то это не одно и то же.

Отец Андрей снова улыбнулся.

- Да, кумиры не нужны нигде. Мне рассказывала одна прихожанка-учительница, как стала девятиклассникам в начале каждого урока читать Блока, Пастернака, Есенина... Слушали с необычным вниманием. А потом подошли к ней на перемене и предложили: "Давайте не проходить Пушкина! Мы его и так каждый год читаем, надоело! Лучше Есенина!" Перекорм - опасное дело. Даже Пушкиным.

Быстрые, въедливые глаза отца Андрея... Дал же такие Господь человеку!