Ольга Римша - Тихая вода

Тот человек непременно ушел. Даже если б он стоял теперь за дверью, я не приподнялся бы и не отворил ему. Я ждал бы до рассвета, когда тот уйдет, и только после этого принялся бы думать о нем, словно о призраке, нечаянно переступившем порог нашего мира. Я представил бы его в белом очертании, почти прозрачного и светлого, колеблющегося от вдоха-выдоха, и тогда мне легче было бы не верить ему. Не верить тому бреду, который он породил в моей голове одним словом, произнесенным впопыхах.

Только теперь я начинал понимать, что я не один — я стал чувствовать будто наяву дыхание своего попутчика у себя за спиной или прямо перед лицом… Попутчика жизни, попутчика судьбы. Вот только влез он в мою телегу совсем без спроса и ни разу не показал лица. Это невежливо, жутко невежливо, если ко всему прочему, он еще и позволяет себе рыться во мне грязными ручищами, по собственному усмотрению вставляя в мои руки револьвер, нажимая на крючок, печатая безумные строки… Да нет же, он постучался ко мне много раньше, когда я вдруг проснулся не один в постели, ничего не помня о незнакомке и ночи, проведенной с нею рядом. Он постучался — я открыл. А теперь пусть убирается. Кто бы он ни был.

На стене беззвучно шли часы. Я не ждал больше ничего. Когда ноги начали затекать, я вытянул их и плюхнулся на пол, только чуть-чуть опираясь о дверь плечами. Через пару минут шея заныла. Но мне это было все равно. Я больше не чувствовал привязанности к телу и менял положение лишь механически. Я мог бы и заснуть так, без всяких мыслей, потихоньку сходя с ума, если б не расслышал, как за дверью кто-то звенит ключами. В одно мгновение я очнулся — вскочил на ноги, сбросил куртку, стянул ботинки и открыл дверь.

Ира появилась передо мной вместе с пластом до боли жгучего света из-за ее спины. В руке у нее был пакет из магазина — не припомню, чтоб она звонила мне. Вероятно, еще утром она приметила, что сахар закончился, а на меня у нее никогда не было надежды. Протянув его мне, она принялась устало расстегивать пуговицы, а я, держа в руках пакет, все смотрел и смотрел в ее лицо. Нет, она настоящая. От нее пахнет морозом, щеки чуть белее обычного. Она всегда белела от холода. Я взял ее пальто, повесил в шкаф. И не проронил ни слова.

— Что-то случилось? — совсем без предчувствия проговорила она, составляя в рядок свои сапоги и мои ботинки.

— Да. Ты знаешь Евгения Скворцова?

Мне стоило только произнести его имя, как Ира тут же поплыла по стенке и неуклюже уселась в то место, где секундой раньше погибал я.

Я видел его только раз. Меньше минуты. Но не эта мимолетная встреча кажется мне неправдоподобной, и даже не страшная очевидность ее невероятности, а его полумертвое тело. Как будто дух выжат, но не вполне. Я не видел его ни раньше, ни позже. Но он все же существовал, и существовал где-то рядом. Как тогда, так и теперь.

Каждый раз, садясь в его кресло и чувствуя, что то давно расшатано предыдущим хозяином, я предаюсь этим мыслям. И если в любом другом кресле, подкрученном не на моей высоте и с разболтанными шурупами, я не усидел бы и пяти минут, то это я давно оставил в покое. В том покое, которое осталось от него. Я почти привык чуть горбить спину и вытягивать ноги. Мне не надоедали больше подлокотники, слишком низкие и почти ненужные. Меня все теперь устраивало, потому что я заставил себя устраиваться этим.

Но эти мысли не уходили. Они еще больше расплетали паутину в голове, когда по яркому экрану с вислоухим слоном я водил стрелку, держа при этом мышку, по краям которой за многие дни серым отпечаталась его рука. И моя так просто ложилась в этот отпечаток.

Папки, папки, документы… изображения с чужих сайтов, отрывки безымянных статей. Однажды я все же решился прочесть что-нибудь. Оказалось, он посредственно писал. Хуже, чем я. И это откровение вызвало во мне какую-то глупую радость, похожую на злорадство. Не знаю, как повел бы себя, если б его статьи были бы много лучше моих. Может, просто попытался бы этого не заметить.

В его статьях не было ничего, что заинтересовывает. Просто набор фраз, повествующих о реальности, которую можно увидеть и так, выглянув в окно. Ну да, там были убийства. Но какие-то обыденные, словно ничего особенного в смерти нет. А убийцы так вообще — обычные люди, делающие свое дело. Через некоторое время я вдруг подумал, что он и о своем убийстве написал бы так же. И оказался бы прав. Ведь при всей странности оно невероятно просто впихивается в течение незамысловатой жизни.