Макар Троичанин - Шесть дней, которые потрясли мой мир. Повесть

И все почему-то некстати вспомнили, что из-за мелкоты другого движения по реке нет и не предвидится. В умирающей надежде опять смотрят требовательно на любителя и охранителя природы, а он, помявшись и ещё больше раздражаясь от непонимания гениальных идей собравшимся сермяжным обществом, дополняет:

- Кроме того, канал даёт возможность прямому движению воды и позволяет, следовательно, осушить болотистые заречные луга. А это – огромная прибавка к пашне и к урожаю зерновых.

Тут уж заволновались председатели затронутых каналом колхозов. Они-то соображали, что станут луга пашнями или нет – бабушка надвое гадала, а то, что останутся разные скоты без кормов – это уж точно. Да если даже и свершится по великой идее, то в наших хлебонедородных местах никогда и ни на какой земле больше 13 центнеров ржи не собирали. Какая уж тут прибавка к урожаю! Ещё и дополнительной встрёпки от горкома и обкома добавится, авторитетные спецы которых никак не соглашаются на низкую урожайность и требуют перенимать опыт Кубани.

Короче, постановили и поручили попавшему как кур в ощип первому каналопроходцу как следует обосновать стройку и на текущем заседании штаба обстоятельно обсудить. А тут, слава богу, и осень подоспела с уборочной, не до канала. У нас, как известно, все великие стройки созидаются в свободное от работы время и на энтузиазме. Так и не удалось городу доплыть до коммунизма по собственной человекоройной артерии.

К входу одного из недоделанных начал этого канала мы и продвигались осторожненько: она выгребала руками, а я сдерживал лесу слегка натянутой, чтобы не запуталась в подводных зарослях, где затаился, всё ещё не приняв никакого решения, сом. По моему скромному мнению, ему надо было сдаться и тем самым облегчить последние физические и душевные страдания. А я бы, убеждённый атеист, ей богу, поставил свечку за упокой души вытопленника, что обратно от утопленника, и век бы поминал, если его бренное тело поможет нашему сладу. Доплыв почти до берега и отвыкнув от речной прохлады, я, покрывшись предварительно мурашками, снова вылез в воду, а команде приказал причаливать, раздеваться, выжиматься и сушиться.

- А ты один справишься? – беспокоится, обижая никчемным дилетантским вопросом, будто мне, как и ей, таскать сомов впервые. Я даже не ответил, посмотрев на неё презрительно, и занялся своим наилюбимейшим делом, ради которого настоящий рыбак согласен на любой ревматизм и колики.

Понятно, не хочу и не имею права засветить тайны нашего ремесла, да и нюансики у каждого специалиста свои, секретные, но только, проваландавшись с невольным приятелем, подёргивая и отпуская, пока он не утомился и не потерял бдительность, а скорее всего, плюнул на свою судьбу-злодейку, более получаса, я последним широким плавным движением, дав ему, замороченному, относительную свободу, вывел прямо на пологий берег, где он и затрепыхался, отчаянно колотя хвостом по воде, а туловищем по мелкому речному песочку.

- Хватай!!! – ору что есть мочи, подстёгивая рыбацкий пыл напарницы, караулившей, так и не переодевшись, со всхлипываниями «Ой, уйдёт! Ой, уйдёт!» каждое моё движение. И она не подвела: рухнула всем телом на изнемогающую от незнакомой обстановки и недостатка воздуха рыбину и между ними завязалась короткая и отчаянная борьба не на жизнь, а на смерть. А я, потея в воде от усилий, раздвигая буруны и ногами, и руками, спешил на помощь, отсекая сому пути отступления.

Но они ему и не понадобились, как не понадобилась и моя помощь. Вся перепачканная слизью, песком, землёй и травой, счастливейшая из всех женщин, она затащила всё-таки ползком на коленях несчастного за жабры подальше на берег и насторожённо-зло поблёскивала посиневшими глазами, лёжа с ним по-приятельски рядом, алчно сторожа последние судорожные изгибания мощного блестящего и очень красивого рыбьего тела. И, глядя на неё, я нисколько не сомневался, что, если понадобится, она вцепится ему зубами в горло. Настоящий рыбачина! Ну и женщина! Не чета моей холодной и анемичной половине, которая, однако, тихой сапой достигла в нашей семье, как минимум, трёхчетвертного веса.

Не успел я выбраться на берег, как она на виду у всего города, занявшего зрительскую возвышенность в излучине реки, бросилась мне на шею и влепила такой смачный поцелуй, пахнущий тиной, что я чуть не задохнулся, как сом. Только тот - от избытка воздуха, а я – от недостатка его. Были бы два прекрасных трупа на совести этой всё больше и больше влезающей мне в душу, сердце, печёнку, во что угодно, женщины-девушки. Наконец, освободила, поделившись налипшей на одежду грязью, и я смог полюбоваться тем, кто нас повенчал. Почему-то это красивое и ветхое слово пришло мне тогда на память и запомнилось на всю жизнь. И всегда, когда я вижу редкие пары, выходящие из нашей полуразвалившейся зачуханной божьей обители, мне сразу же вспоминается та рыбалка, наш неподвижный водяной священник и её глаза, наполненные восторгом, голубым небом и ярким-преярким солнцем.