Бахыт Кенжеев - Плато

- Отечественный читатель воспитан на таком стиле, - зарокотал граф Толстой, - ему не понять красот и оговорок нашей либеральной печати. И если утописты позволяют себе поносить западный мир на своем отвратительном, но действенном жаргоне, то наш долг, - голос его странно гремел в маленькой гостиной, - выхватить из их поганых, обагренных кровью рук их собственное оружие.

При этих словах Василий Львович и Константин Дмитриевич жизнерадостно переглянулись. После следующей стопки граф Толстой очутился на диване, между Гостем и господином Шмидтом, и, склонившись к незадачливому беженцу, положил теплую руку ему на колено.

- Мне хочется видеть и вас членом нашей большой семьи, - заключил господин Шмидт, - и пусть вас не смущает, что мы занимаемся пропагандой. Главное - чему служит пропаганда. Распространению власти утопистов, ассирийцев и масонов на все человечество - или победе здорового христианского начала?

- Да-да, - кивнул Гость, пытаясь отодвинуться от графа Толстого.

Дальнейший разговор (возможно, благодаря быстро пустевшей бутылке императорской водки) был сбивчив, и крутился вокруг ассиро-масонского заговора, к которому и граф, и Василий Львович убедительно приплели и утопистов, и газету "Истина", и тогдашнего премьера Аркадии и даже торговцев подержанной фотоаппаратурой из Нового Амстердама. Досталось также и Марии, и Михаилу, и неизвестному Борису - также сотруднику редакции.

- И все же ваш очерк принят, - рука господина Шмидта легла на другое колено Гостя, - если вы, конечно, согласны с поправками.

- Я написал еще один, как вы велели, - с облегчением сказал Гость. Так страстно размахивал граф Толстой своим шутовским лорнетом, так устало и всепонимающе усмехался Василий Львович, что шизофреническая чушь, которую они наперебой несли над столиком с копченым сигом, вдруг показалась ему не такой уж нелепой. "Пускай с ними спорит мой Татаринов, - подумал Гость, - а я лучше буду слушать, мотать на ус, да расписываться на оборотной стороне предстоящих чеков. Допустим, в этой гостиной пирует глупость - но разве не все средства хороши против подлости? Да и кто я такой, чтобы судить?"

- Валяйте, - благосклонно щегольнул господин Шмидт столичным слэнгом, - поправим и этот. Вот вам вместо пособия по журналистике, - он вынул из-под столика комплект "Союзника", завернутый в коричневую плотную бумагу, - а теперь давайте поговорим о чем-нибудь попроще.

Главный редактор "Аркадского Союзника" нацепил поверх пиджака кокетливый шотландский передник, прошел на кухню - и вскоре по всему дому разнесся запах имбиря, кунжутного масла, кориандра и свежего чеснока. "Во всякой славянской семье в Шанхае, - пояснил он, - служил повар-китаец. А я был весьма наблюдательным юношей. "

Скоро летнее солнцестояние, скоро - отдаленное уханье ушастой совы под говорящими звездами Зеленых Холмов, но куда спешить - задержимся, отступим назад, чтобы воскресшие вязы зашуршали широкими саржевыми листьями, чтобы над трещинами и выбоинами тротуаров Плато, снижаясь, кружились нежно-зеленые, крылатые, - и если одно семечко склюет малиновка, а другое смоет надвигающейся на площади города лиловой грозой в канализационный люк, то одно из тысячи - чудом занесет в запущенный палисадник, а одному из миллиона, быть может - укорениться в жестком дерне, взойти, выпустить первые листья - пускай следующей весною немолодой обитатель сырой подземной комнаты с видом на задний двор вновь поразится своенравию простоволосого времени, которое в свой черед одаряет всякую тварь то жизнью, то смертью. Да, мы в мае еще, и с угловатым казенным чемоданчиком бродит наш Гость, томясь в пиджаке с бронзовыми львами на пуговицах, по громыхающему тормозами и клаксонами Екатерининскому проспекту, перестав удивляться пурпурным и бирюзовым прическам панкующей молодежи, отвергая осторожные призывы дам в черных колготках, подавая на опохмелку знакомому ярыжке у приземистой автобусной станции.

Только с Василием Львовичем худо.

Пожалеть бы старика, позволить бы ему дожить остаток лет на заслуженную пенсию, но кто я, в сущности, такой, чтобы распоряжаться его судьбой, не умея обустроить даже свою собственную.

Приедут на похороны сутулый сын - специалист по рекламе из Метрополиса и рано располневшая дочь, многообещающий бухгалтер из Новой Ирландии, и брошенная жена молча закутается в побитый молью черный платок. И под тихие, под отчетливые команды крепконогой блондинки в джинсовых шортах заорудуют двое бородатых крепышей нехитрым приспособлением из веревок и блоков, без натуги опуская в разверстую яму добротный древесностружечный ящик, отделанный дубовой фанерой.