Марина Юденич - Дата моей смерти

— Нет, думаю, что понимаю в главном. Ты хотел, чтобы я осталась жива, а кто-то подталкивал меня к смерти.

— Умница!

— Но в том, что ничего не произошло, нет моей заслуги. Я только молилась, и вверила свою судьбу в руки Божьей Матери.

— Но разве этого мало? Ведь молитва молитве рознь. Ты молилась так, что была услышана — И отпустила веточку…

— Что?

— Нет, об этом не будем, это долгая притча.

— Не будем, если, долгая, потому что время мое истекло. Сейчас я уйду.

Прощай. Прощай. Прости.

— Я простила.

— Я знаю — Живи полной жизнью, не заточай себя в плен воспоминаний, просто помни меня. Хорошо.

— Обещаю.

— Этого достаточно, чтобы я там был спокоен. А большего я и не желаю.

Только покоя. Все, ушел!

— Егор!

Тишина была мне ответом. Предрассветная, теперь я знаю это точно, тишина пустой больничной палаты.

Я проснулась.

А может, и не спала все это время. Но этого уже не дано мне знать, и я не хочу теперь даже пытаться разобраться в этом.

Снова тяжелы мои веки и боль, правда, не такая сильная, как вчера, опоясывает горло.

И лицо мое туго перебинтовано, словно голову мою кто-то повязал плотной давящей косынкой.

Только глаза открыты и смотрят на мир, на солнце, которое где-то там за окном моей палаты, медленно выползая из-за горизонта, тянет ко мне ласковые, косые и яркие лучи, пронизывающие палату насквозь.

Этот кабинет с полным на то основанием мог бы быть кабинетом большого сановного начальника: министра или даже премьер — министра, хозяином его мог оказаться глава любой коммерческой структуры от банка до медиа — холдинга, но непременно крупной и респектабельной.

К тому же, кабинет весьма красноречиво говорил о том, что его хозяин, помимо немалых средств, обладал еще и неплохим художественным вкусом, либо просто был очень неглуп, и полностью отдал оформление свей обители на откуп толковым дизайнерам.

Все в нем было к месту, ко времени и порождало ощущение абсолютной гармонии и дорого, уютного комфорта.

Молодая женщина, с удивительно правильными, почти академическими пропорциями лица и очень короткой стрижкой комфортно расположилась на большом английском диване, классически сдержанно зеленого цвета в отдаленном углу кабинета, который подчеркнуто, был предназначен для деловых бесед, но с людьми близкими или, по меньшей мере, давно знакомыми хозяину кабинета.

Не случаен здесь и пылающий камин в массивном обрамлении зеленого, в тон мебели, мрамора, и низкий столик красного дерева заставленный сейчас чайными и кофейными приборами строгого гарднеровского сервиза, и большие кожаные кресла, составляющие вместе с диваном единый, добротный гарнитур.

Все три кресла геометрически выверено окружающий столик, сейчас заняты тремя мужчинами, очень разными внешне.

Однако сторонний внимательный наблюдатель, окажись он в эту минуту поблизости, непременно заметил бы, что каждый из них по-своему, уместен в этом кабинете, и своим присутствием ни как не нарушает общей, безусловной гармонии.

А венцом ее, и одновременно стержнем, на котором собственно и держался, прочно и уверенно весь безукоризненно выверенный стиль кабинета был огромный, портрет над камином в массивной золоченой раме.

На холсте, изображен во весь рост очень крупный, представительный мужчина, с окладистой бородой и ясными, пронзительными глазами, устремленными, кажется, непосредственно на каждого из посетителей кабинета и, одновременно, озирающими все его пространство.

Человек на портрете был ни кто иной, как русский Император Александр III, и присутствие в кабинете великого Государя, говорило о вкусах и пристрастиях хозяина гораздо более, нежели все прочее.

Атмосферу абсолютной гармонии, царившей, как уже замечено, в этом, обставленном с умной роскошью кабинете, нарушало лишь одно обстоятельство.

Болезненно хрупкая женщина, с неестественно правильными чертами лица теперь была его хозяйкой.

И это было совершенно нелогично и необъяснимо настолько, что даже взгляд Государя Императора, устремленный на нее, кроме привычного слегка насмешливого превосходства, окрашивался еще и изрядной долей недоумения.

И, тем не менее, это было именно так.

Более того, эта женщина — я.

Странная и не вполне здоровая привычка постоянно оценивать себя, как бы глядя со стороны, прочно живет во мне, иногда сильно отравляя жизнь и жутко раздражая.

Но отделаться от нее, мне, очевидно, не удастся еще достаточно долгое время.