Помочь мне, однако, он не сумел, да и вряд ли мог в принципе, поскольку вся его психотерапия свелась к предложению представить нашу с Егором жизнь видеофильмом, который я просмотрела до конца, потом промотала ленту назад, потом еще в ускоренном темпе, а потом вынула кассету из видеомагнитофона и…
— Ну, давайте подумаем, что мы сделаем с этой кассетой. Фильм-то на ней — так себе… — призывал он меня
Я пожимала плечами. Меня эта игра не увлекала нисколько. А уж о том, чтобы поверить в это наукообразное шаманство всерьез, не могло быть и речи.
— Ну, давайте выбросим ее с балкона. Вы, на каком этаже живете?
— Мы живем в коттедже, в лесу. Вернее жили… — отвечаю я, и начинаю плакать.
Он понимает, что совершил ошибку, но не желает ни себе, ни, тем более — мне в этом признаться, и на слезы мои внимания не обращает.
— Отлично. Тогда давайте отойдем подальше от дома и закопаем ее в лесу?
Устраивает такой вариант?
Я вяло киваю головой. Только бы закончилось это издевательство надо мной мною же и оплаченное.
— Замечательно! — слишком уж радостно реагирует он. Итак, вы берете лопатку…. Где у вас лежит лопатка?
— На кухне. Но меня туда больше не пускают. — Я уже не просто плачу, горло перехватывает спазм рыданий, мне становится трудно дышать, я судорожно, как рыба только что вытащенная из воды хватаю ртом воздух ( эта варварская сцена мне хорошо знакома: Егор был рыбаком и, если я не ленилась вставать ни свет, ни заря, брал меня с собой на рыбалку. Впрочем, почему, собственно, был? Он и теперь — рыбак, только с собой берет не меня!… О Господи, как же нестерпимо больно!
Словом, отношения с психоаналитиком у меня не заладились, и помочь он мне ничем не смог.
К обоюдномунашему удовольствию, курспсихологического консультирования, на котором он сначала настаивал категорически, я прервала досрочно. И вот, осталось только в воспоминаниях, туманные объяснения про психологическую защиту.
Бог знает, возможно, в этом он был прав.
Однако, как бы там ни было на самом деле, наш разрыв с Егором, в собственном смысле этого слова, пролетел одномоментно.
Некоторое время — недели две или, быть может даже три, он не появлялся дома, что ввергало меня попеременно в разные состояния.
Животный ужас. Убили, взяли в заложники, арестовали… Все эти беды в наше лихое разбойничье времечко (период первоначального накопления капитала, если по научному) преуспевающего предпринимателя могут легко настигнуть в любое время дня ночи.
Глухую тоску. Нет, никакими не глупыми были дурные предчувствия, намедни, ровно две (или уже три? — время как-то слилось в серую холодную бесконечность ) недели назад, когда, глядя из окна тогда еще нашей спальни как скрывается за поворотом его массивный глянцевый лимузин, я подумала: "
Сегодня я вижу его последний раз". И тут же начала неистово бранить себя за то что, сама, глупая, и кличу беду. Выходило, что не дурными, а очень даже обоснованными были те предчувствия. А беда? Что ж было ее кликать? Она уже давно носилась в воздухе, растворяясь в горьковатом аромате осенних костров в нашем саду. Я втягивала в себя этот тревожный запах и полагала, что дело просто в наступающей зиме, в преддверии которой старик — садовник жжет листву в аллеях тенистого парка, обступившего со всех сторон тогда еще наш с Егором, дом. Глупо было, уж, по крайней мере сейчас, делать вид, что я не ощущала ее присутствия. Она ведь не только пахла горькой дымкой сгоравших листьев, моя бескрайняя беда.
Иногда я имела возможность слушать ее. И я слушала. Слушала тишину в телефонной трубке, когда отвечала на поздний звонок ( о, как похожи все одинокие женщины! Теперь я сама глушу ярость этими молчанием в телефонную трубку ) Впрочем, однажды она даже подала голос, моя беда.
Егора несколько дней не было дома. Такое начало случаться последнее время, но, всякий раз, появляясь, он был спокоен и убедителен в своих объяснениях. А я, бессонными ночами ожидая его появления, требовала от своей души оставаться на высоте и верить в то, что до рассвета задерживают его неотложные дела и проблемы. Но душа, она была прозорливее меня и лишена, к тому же, моей гордыни, ей не за чем было оставаться на высоте, и она металась, раздираемая самыми мучительными догадками. В одну из таких ночей раздался телефонный звонок. Тишина в телефонной трубке, на этот раз почему-то не взбесила меня, как обычно.
Напротив, истосковавшаяся душа моя вдруг сочинила совершенно невероятную сказку о том, что сейчас в ночи звонит не кто иной, как Егор. С чего бы это ему, прагматичному, а в последнее время скуповатому на эмоциональные порывы, вздумалось звонить в собственный дом, опостылевшей, судя по всему жене, и при том еще, как влюбленному мальчику молчать в трубку, бедная душа моя не задумалась. Я же, следуя, как сомнамбула за ее глупым порывом, заговорила:
Читать дальше