Марина Юденич - Дата моей смерти

Я молчала.

Когда молчать далее было уже невозможно, Муся поднялась из-за стола и, в очередной раз за сегодняшний вечер, нарушив свои обыкновения, вышла из кухни, громко хлопнув дверью. Посуда на столе и на полках возмущенно звякнула: она не привыкла к такому обращению.

Так же, как и я.

В квартире наступила мертвая тишина.

И время, вроде бы даже замедлило свой неустанный бег, по крайней мере, большие деревянные часы с кукушкой, тикали как-то непривычно медленно и почти бесшумно.

Однако, время все же двигалось вперед, как это и полагалось ему самой сущностью мироздания, и ровно через полтора часа все оказалось кончено.

Говоря « все» я имею в виду наши отношения с Мусей, но поскольку ничего иного в моей жизни не происходило целые полгода, то это «все» представляется вполне уместным.

Некоторое время Муся, очевидно, все же ждала, затаясь в своей комнате моего покаянного визита, с целым ворохом извинений, омытого обильными слезами и скрепленного клятвой в вечной дружбе до гроба.

Такое случалось не раз, потому что не раз и не два мы с Мускй ссорились и разбегались по своим комнатам в тоске и обиде.

Однако, всегда виноватой стороной, в итоге, оказывалась я.

Да, собственно, это, наверное, и было так.

Я была не сдержана, вспыльчива, упряма, порой — откровенно груба.

Однако — отходчива.

И каждый раз, отсидевшись в своих бастионах, мы заключали очередной мир.

И каждый раз инициатором этого процесса была я.

Я виновато скреблась в дверь Мусиной комнаты, бормоча извинения, впрочем, она никогда не заставляла меня предаваться этому не очень-то приятному занятию долго: дверь распахивалась почти сразу.

Теперь ничего этого не произошло.

Я не пошла к Мусе просить прощения, хотя некоторое ощущение вины бередило мою душу, но делало это так слабо и неуверенно, что я вполне могла себе позволить просто не обращать на него внимания.

Я не сделала этого потому, что в соседней комнате дожидалась меня и моих извинений совсем другая Муся. У этой — новой, разгневанной, возмущенной мне совсем не хотелось просить прощения. И я решила подождать. Возможно, странная метаморфоза, так неприятно преобразившая милую Муся, окажется всего лишь следствием усталости и напряжения последних дней. Тогда все должно разрешиться каким-ни-будь естественным образом.

Я решила не торопить события.

В это же время Муся, очевидно, тоже приняла решение.

Дверь моей комнаты открылась без стука, но довольно шумно.

"Новая " Муся продолжала демонстрировать свой нрав.

Она стояла на пороге одетая в пальто, в сапогах, с волосами, убранными под черный шерстяной платок с яркими цветами, из тех, что так любят увозить из России иностранцы.

Словом, всем своим видом, Муся демонстрировала готовность уйти сию же минуту.

К тому же, возле ее ног, на полу стояла большая спортивная сумка, в которой Муся перевозила ко мне свои вещи. Сумка, судя по раздувшимся бокам, была набита до предела. Очевидно, Муся решила сразу же забрать все необходимое, что тоже подчеркивало окончательность ее намерений.

— Я думаю, что теперь тебе лучше пожить одной. — Произнесла Муся торжественно и скорбно. Я молчала.

— У тебя появились какие-то новые представления о жизни, с которыми я не согласна, и это тебя сильно раздражает, как выяснилось. В конце концов, ты права: в своей квартире ты совершенно не обязана прислушиваться к мнению постороннего человека. — Произнося эту тираду, она сделала ощутимое ударение на два слова: «своей», относительно квартиры и « постороннего», относительно себя. Сделала, надо полагать, совсем не случайно. Во время наших прошлых ссор, даже беглое упоминание о том, что она живет в моей квартире и является для меня посторонним человеком, немедленно приводили меня в состояние жесточайшего раскаяния, и я буквально заходилась в припадке вины. Однако теперь я отчетливо понимала, что Муся педалирует эти моменты не от того, что они действительно тяготят ее, отнюдь — это был всего лишь кратчайший путь к моему раскаянию. И сразу же отчетливо зазвучала фальшь. Я не ощущала ничего, кроме раздражения и неприязни, а потому продолжала упорно молчать.

— Ну что ж, молчание — знак согласия — подвела черту под своим монологом Муся. Похоже, она поняла мое состояние и то, что говорить дальше просто не имеет смысла. — Захочешь сказать мне что — ни — будь — позвони.

Ключи я оставила на кухне. — Она легко подхватила с пола свою туго набитую сумку и уже повернулась ко мне спиной, но вспомнила еще что-то, чего не могла не сказать мне на прощание. Так и не выпуская тяжеленной сумки из рук, она повернулась и проговорила мне в лицо, медленно, внимательно наблюдая за моей реакцией. — Да, и вот что. На похороны Егора я завтра пойду обязательно. А ты — как хочешь. Это дело совести каждого. — Я снова промолчала, и Муся, неловко развернувшись в узком дверном проеме, скрылась в коридоре.