Марина Юденич - Дата моей смерти

Первое, что я делаю, оказавшись на улице, невзирая на влажный холод, немедленно пробравший меня до костей; толкающихся прохожих, которым я совершенно бесцеремонно загораживаю дорогу; и выскакивающие на тротуар автомобили, — останавливаюсь прямо посередине тротуара и, расстегнув сумку, начинаю лихорадочно рыться в ее недрах в поисках зеркала.

Конечно, можно отойти в сторонку, но мне просто необходимо взглянуть на себя немедленно.

Зеркало, наконец, находится в ворохе самых неожиданных вещей, заполняющих недра моей сумки, я поднимаю его на уровень глаз и внимательно вглядываюсь в небольшой, тускло поблескивающий овал.

Теперь мне понятно, что так испугало женщин в магазине.

Из полумрака сумеречной улицы прямо на меня смотрят глаза женщины с фотографии — большие, широко распахнутые, но совсем не живые глаза.

Домой я примчалась диком темпе, словно спасаясь от погони целой сотни ужасных посланцев ада.

Однако, едва за мной закрылась обитая потертым дерматином, дверь моей старой квартиры, отгораживая от холодной сумеречной улицы и всего неуютного мира, страхи отступили, рассеялись в привычной домашней атмосфере.

Свою истерику в магазине я вспоминала теперь с чувством жгучего стыда, а собственное изображение в зеркале ничуть не напоминало мне образ скорбной женщины над свежей могилой.

В конце концов, напугавшая меня картинка, начала казаться мне даже весьма привлекательной и уж, по меньшей мере, талантливой работой художника, придумавшего сюжет.

Я осмелела до такой степени, что извлекла злополучное платье и облачилась в него, не испытав при этом ничего, кроме удовольствия. Платье мне шло, а волны прохладного, невесомого шелка, струящиеся вдоль тела, доставляли почти физическое наслаждение.

Вечером, за чаем, я рассказывала всю историю Мусе, легко и даже игриво, посмеиваясь над своими глупыми страхами и изображая диалог с напуганными продавщицами в лицах.

Муся слушала меня внимательно и даже улыбалась в тех местах, где этого требовала канва повествования, но это были какие-то неживые, вымученные улыбки. И вся Муся была какая-то замершая, оцепеневшая, словно в сильном испуге. И в глазах ее тоже плескался испуг, даже когда она пыталась улыбаться.

Однако, увлеченная собственным приключением, которое переживала теперь во второй раз и совсем в ином ракурсе, я не сразу заметила ее странное состояние.

— С тобой что-ни — будь случилось, Мусенька? — опомнилась я, наконец, обрывая свой рассказ на полу — слове.

— Со мной? — Муся вздрагивает от моего вопроса: она явно его не ожидала. И удивление ее совершенно искренне. " Случилось, — слышится мне в ее интонации, — но не со мной " — Нет, что ты? Со мной все в порядке.

— Тогда, с кем?

— Но почему ты решила, что с кем-то что-то случилось?

— Посмотри на свое лицо. Оно у тебя сейчас такое, словно в нашем окружении объявился третий покойник.

— Господи! — Муся, по-моему, близка к обмороку. По крайней мере, такой бледной я не видела ее ни разу, даже в последние, очень тяжелые для нее дни.

— Что ты такое говоришь?! Как ты можешь! Умоляю тебя: никогда не говори ничего такого.

— Да что я такого сказала?

— Как ты не понимаешь? Нельзя говорить ничего подобного, потому что это может произойти. Нам не дано знать кто, когда услышит наши слова и как захочет их понять и исполнить.

— Ну, да! Это кто-то уже написал до тебя, помнишь " нам не дано предугадать… "

— Не надо шутить — очень тихо останавливает меня Муся. — Потому, что ты шутишь, а я…

— Что ты?

— Ничего — Нет, уж пожалуйста, изволь сказать "б", если произнесла "а"

— Да, ерунду я произнесла. Глупости.

— Муся! Я обижусь — Ну, хорошо, только не принимай, Бога ради, это всерьез. Ты же знаешь, какая я мнительная…

— Знаю, знаю и что же?

— Мне очень не нравится эта история с твоим платьем. И вообще, если хочешь знать мое мнение, лучше ты его выброси или, еще лучше, сожги. Бог с ними, с деньгами…

— Но мне нравится платье!

— Конечно, нравиться. Только… Фотография эта мне не нравиться. Но я же говорю, не обращай внимания, я всегда была мнительная, а теперь так — сам Бог велел. — Муся заканчивает фразу скороговоркой, пряча от меня глаза.

Потом она моет посуду, а я тихо сижу у нее за спиной. Со стороны может показаться, что я задремала в теплом уюте нашей маленькой кухни..

Но это не так. Глаза мои закрыты, и перед ними отчетливо, как наяву возникает картинка из журнала.

Теперь мне кажется, что эта картинка медленно затягивает меня в свое черно-белое пространство.