Семён Каминский - Ангелы по пять

Но трамвай сдаётся.

Он уезжает, он увозит набитые раздражёнными людьми вагоны к проходной старого завода, а рок-н-ролл остаётся навсегда.

Теперь в такие магазины я заглядываю не часто. Последний раз это было, пожалуй, лет десять тому назад.

Когда приезжаешь без особых сбережений жить в чужую страну, сначала вынужден что-то покупать в комиссионных магазинах Армии Спасения. Если не одежду, то, по крайней мере, домашнюю утварь, может, что-то из мебели… Потом, когда есть хорошая работа, свой дом и возможность купить новое, в такие места входишь с опаской: будто где-то здесь, среди длинных рядов с одеждой, стеллажей с разнокалиберными чашками и вазочками, плохими и неплохими картинами, стульями, столами, диванами и лежалым запахом, могут встретиться давнишние эмигрантские страхи или ненужные воспоминания. Да и зачем сюда заходить?

Я хотел попасть в соседний ресторанчик, перекусить, но дёрнул не ту дверь. И когда пожилая женщина за кассой так приветливо улыбнулась мне и сказала «Хэлло!», сразу уйти стало как-то неудобно. Я потащился вдоль рядов, вяло разглядывая всякое барахло и обходя редких покупателей.

Следом за мной вместе с очередным звяканьем дверного колокольчика в комиссионке оказались ещё одни посетители, видимо, тоже перепутали двери. Я оглянулся — дама в большой светлой шубе громко зашипела на своего спутника по-русски:

— Идём отсюда, тут такой запах.

— Обожди, дай я быстро гляну на картины, тут может быть что-то.

Я повернул за угол стеллажа.

Здесь в картонных ящиках обнаружились целые горы виниловых пластинок. Некоторые из них хорошо сохранившиеся и даже запечатанные в полиэтиленовую плёнку. Джаз, соул, очень много сборников к Рождеству. Вон натужно улыбается Донни Осмонд, выглянул из-под другого конверта немаленький носик Барбары Стрейзанд, этих я не знаю, этого тоже, Тина Тёрнер, опять Рождество, немножко древнего, забытого рока… А вот-вот… хитро ухмыльнулся старый знакомец — бородатый мужичок с тёмной заплатой на грязных штанах, согнувшийся под вязанкой хвороста на обложке четвёртого альбома Led Zeppelin. И обложка, и диск — как новенькие… чудеса! Это ведь 1971.

— Фу, не трогай, бог знает, кто этого касался! Объявление рядом сообщило, что все диски — по 50 центов. Боже мой, в одной далёкой стране семидесятых годов такой диск стоил моей месячной зарплаты молодого инженера! У меня давно уже нет проигрывателя… здесь у меня никогда не было проигрывателя, только — плейер. Какой блаженный будет внимать сейчас этому шипящему волшебству прошлого века?.

— А кошки — ничего… и пейзажик мы можем подарить твоей маме.

Я бережно взял конверт и двинулся дальше.

Почти у самой кассы была составлена горка из небольших одинаковых голубоватых коробок. Что-то уценённое, нераспроданное в прошлый, а может, и в позапрошлый год в других, дорогих магазинах, торгующих новыми товарами. Сверху на коробках — картонка с крупной надписью фломастером:

Открыв одну из коробок, я достал милашку-ангелочка, сделанного из приятной на ощупь, шершавой, чем-то похожей на резину керамики, раскрашенной в лёгкие пастельные тона. Он был немного меньше моей ладони, в курточке, штанах и кепке — этакий Гаврош с крыльями. «Сделано в Китае», — утверждала гордая крупная золотистая наклейка у него на заду, под крыльями. что ж, действительно, сделано в Поднебесной.

— Я хочу таких… штук пять, — изрекла за моей спиной всё та же светлая шуба, — поторгуйся с ними! Пригодится на подарки.

Я неожиданно решил не отдавать этого, попавшего мне в руки и, признаться, совершенно ненужного мне глупенького ангелочка. Я продолжал внимательно изучать его, пока они отбирали других, торговались, платили за покупки, и повернулся к кассе только по сигналу колокольчика.

Эта женщина уверена:

Всё, что блестит, — золото.

И она покупает лестницу в небо.

И даже, если все магазины закрыты,

Она, зная нужное слово,

Сможет получить то, за чем пришла.

И она покупает лестницу в небо. [9] 9. Led Zeppelin — Stairway to Heaven

Я вышел на холодный воздух — теперь у меня есть ангел за пять долларов и лестница в небо за 50 центов. Неплохо для начала. Или, вернее, для конца.

Наталья Гарбер

Улыбка в наследство