Леонид Жуков - Злая фортуна

На похороны приехал Сократ, очень вредный и некрасивый родственник с носом картошкой и умными карими глазами. Его хоть самого хорони: парализованный, он еле семенил за гробом и хотел всем показать, как нужно чтить традицию. Ему сказали, что с его стороны такая жертва совсем не обязательна. А он всех успокаивал и медоточивым тоном как можно интеллигентнее уверял, что он еще в силах отдать последний долг усопшему. В мае разыгралась небывалая жара, во дворе собралось много незнакомых людей, поснимали пиджаки и курили в одних сорочках. Между ног расхаживали куры, скворец, оглашал огород шипением и урчанием. Бабочка села на крышку гроба и завела такую тоску, что хотелось завыть и убежать отсюда. Не за этим солнце светит и собаки растянулись на дороге кверху животами.

Бывают свадьбы с генералом, а это были похороны с Сократом. Сократ был правой рукой Туполева, строил самолеты. Мать в деревне не давала ему учиться, жгла книги, а он проявил упорство и вышел в люди. Многочисленная родня относилась к нему раболепно, а покойный брат приглашал его в сад делать прививки, несмотря на то что из Сократа такой же селекционер, как из Мичурина Меркурий. Причисляя себя к знати, он любил блеснуть эрудицией, а сам ни в чем не разбирался, был слабым дилетантом и бессовестно бравировал поверхностными знаниями, пригодными лишь для угадывания кроссвордов. Это был старый московский голодранец, проживший век в коммунальной квартире, не имеющий даже холодильника и хранивший продукты между рамами.

Сократ был придирчив, честолюбив и скуп. С женой не ужился и влачил существование один. Брезговал своим низким происхождением и кичился с трудом добытой образованностью. Где-то у него болталась дочь, тоже очень некрасивая, потому что мать курила, говорила низким грудным голосом и вела актерский образ жизни, носила клетчатое платье и не спускала с коленей кота. Дочь долго не могла выйти замуж, но вот прокатились слухи, что ее кто-то подобрал, кажется, какой-то мусульманин… С тех пор Сократ загордился еще больше и с его уст не сходила Агашка.

Похороны были веселые. Никто не плакал и не удивлялся, что Степан не избежал участи смертных: уж больно чтил Бахуса, сердечный. Душная весенняя пыль и раскаленный воздух нуждались в проливном дожде, о котором молили кусты черемухи, раскачивались и шептали, навевая мистический страх. Первая зелень и прогулка на кладбище явились поводом побывать за городом. Шли, переговаривались, ворковали. Внезапно налетавший ветер срывал кисею с гроба и обнажал почерневшее лицо усопшего с дьявольским кадыком.

На ухо Сократу наклонился отдаленный родственник Эмиль, который ни разу не видел Сократа, потому что Сократ был недоступен и еще потому, что родственники встречаются только на похоронах. Эмиль тоже не отставал от Сократа и изобретал какие-то блага для человечества, как Ползунов. Их только и было двое умных на всю компанию. Они старались вести разговор пикантно и с жеманством.

— Ну и стар я стал, скоро тоже околею, — сказал Сократ.

— Да, ты прав, дорогой, никому туда не хочется уходить…

— Вы сегодня не поедете домой, останетесь у нас, для вас вредна такая перегрузка.

— Ну что ты, родной, ни в коем случае! Я не могу ночевать в чужом доме.

— Я никуда вас не отпущу и не буду спускать с вас глаз, буду стеречь вас, как Аргус, — продолжал грубо льстить Эмиль. Ему захотелось захвалить Сократа, и он нащупал слабую педаль. Сделав невинный вид, спросил как бы между прочим: — Иван Сергеевич, правда Агафья вышла замуж?

— О любезный, ты поздно хватился, у нее уже родились дети!

— Что вы говорите? Даже дети? А без этого нельзя было?

— Продолжение рода человеческого. Тебя-то родили?

— Я об этом не просил.

— Не нужно нигилизма, увидишь, как трудно тебе придется в старости одному!

— Эгоизм отдельных особей не должен стать причиной гибели земного шара от перенаселения…

— Не будем об этом.

— Ну а зять-то хоть ничего?

— Зять хороший, они учились вместе в институте, — ответил Сократ, довольный.

— Печальная история. И квартира есть?

— Вот квартиры нет, снимают.

— Зачем же тогда дети? Немудрено, что поголовью жить негде: за ним никакая стройка не угонится. По Мальтусу, скоро поголовье задушит себя в этом обжорстве.