В теплом, натопленном кабинете, в тиши, среди зеленых столов сидит прокурор. Он тихо копается в бумагах, величина кабинета поглощает его. За окнами темнеет, уют кабинета убаюкивает. В кабинете так тихо, как бывает только в музеях.
В кабинете прокурора стоит старинный шкаф, по достоинству занявший бы лучшее место в Эрмитаже. Шкаф покоится на огромных львиных лапах, весь резной, из красного дерева, с головками императоров. Он когда-то принадлежал чуть ли не папе римскому, а теперь попал в кабинет прокурора, где он хранит ненужные бумаги.
Прокурор безрукий. Левый рукав вправлен в карман пиджака. У него выдающийся круглый подбородочек, как у беззубой старухи, похожий на штопальную ложку, и вредные глаза. Вспыхивают эти глаза ненадолго на маленьком лице, похожем на смерть, и выражают усталость от жизни. От того, в каком он настроении, зависит его решение. Это настроение с утра узнает секретарь и доводит до сведения блох, скопившихся в коридоре, что им невыгодно иметь с ним дело сегодня. Блохи рассыпаются, словно их облили керосином. Никто не осмеливается помешать ему и войти без спроса. Он знает это, сидит в глубине кабинета и копается с бумагами, как ребенок с игрушками.
Однажды произошел небывалый по дерзости случай. Дверь в кабинет шумно растворилась, и бесцеремонно ворвался сумасшедший, словно пришел убивать его. Мало того что он не имел никакого представления о такте, он был переполнен гневом и возмущением, ему было жарко, капли пота гроздьями катились со лба. Он стряхивал их рукой, как кровь, которую нельзя унять. Беззаконность, которая привела его к прокурору, была вопиющая: милиционер отобрал у него паспорт и продержал его в камере, утверждая, что этот паспорт чужой. Помогла ему прийти к такому домыслу одна фотография в паспорте вместо десяти.
Увидев в дверях ворвавшегося человека, прокурор опешил и стал открывать и закрывать рот, не в силах сказать ни одного слова от гнева. Он напоминал варана, у которого задумали отнять окровавленную жертву. Видя, что человек не боится его, прокурор повел хитрую политику и сделал вид, что смягчился. Началась игра.
Правдин принес ему письменное заявление, где очень ясно и в гневной форме обличался культ самодурства. Прокурор снизошел до милости и молча взялся изучать письмо. Он медленно, целых десять минут читал первое предложение. Несколько раз перечитывал его, задумывался, откладывал письмо, закуривал и опять принимался читать.
Пока прокурор читал, Правдин тайком рассматривал шкаф, боясь, что прокурору это может не понравиться. На прочтение письма, которое можно было одолеть за несколько минут, у прокурора ушло около часа. Закончив читать, прокурор съежился, весь ушел в кресло и язвительно сказал:
— Я ничего не понял в этом письме.
Сконфуженный Правдин попытался рассказать по порядку, как было дело, стараясь упростить сущность повествования до предела. Прокурор не стал слушать его и огрызнулся, как гад из тины:
— Не надо. Я внимательно прочитал ваше письмо и ничего не понял в нем. Уходите. Если бы я что-нибудь понял, я дал бы вам ответ, но я повторяю еще раз: я ничего не понял в вашем письме… Заберите его.
— Что ж тут понимать? — изумляясь идиотизму прокурора, засмеялся Правдин. — Дело настолько ясное, что и чурбан поймет…
— Хорошо, — терпеливо начал прокурор все сначала. — Почему вы не указываете ни одной даты? Когда это случилось, где год, число? Укажите точно месяц. Это во-первых. Во-вторых, вы адресуете письмо моему помощнику, указываете его фамилию и называете его прокурором! Но он не прокурор, здесь только один прокурор — это я! А он мой помощник. Вот почему я ничего не понял в вашем письме…
Правдин почувствовал, что прокуроры являют собой ореол жестокости еще со времен Эдмона Дантеса.
— Давайте я перепишу заявление и адресую его вам, — упавшим тоном попытался оправдаться Правдин.
— Это нужно было сделать сразу, а теперь поздно. Я ничем не могу помочь вам.
Прокурор отвернулся от обидчика, опять закурил и, поставив ногу на низкий подоконник, ибо в старинных домах делали окна во всю стену, стал смотреть в окно, дожидаясь, когда тот уйдет. Синие сумерки за окном мешались с желтым светом в кабинете и выкрасили лицо прокурора в разные цвета, как штаны клоуна. Раздался телефонный звонок. Прокурор снял трубку и сказал в телефон:
— Я не могу сейчас с вами разговаривать, мне только что испортили настроение, звоните завтра, — и положил трубку.
Читать дальше