Леонид Жуков - Злая фортуна

Я уже отморозил руку, она ничего не чувствовала. Взяв портфель под мышку, сунул руку в карман, надеясь отогреть ее, но тут начинала отмерзать другая рука. Пришлось отогревать обе руки по очереди. Чем же теперь отогревать щеки? Страх вселился в меня. Впервые в жизни я почувствовал близость смерти. Мне всегда хватало мужества не теряться в трудную минуту и быть хладнокровным автоматом. Но тут от моего мужества не осталось и следа. Я не мог подавить страх и стал громко смеяться, будто со мной ничего не приключилось, и запел, как на эшафоте.

Сквозь тяжелый сон я приказывал себе быть рассудительным и не распускаться. Нужно было отдохнуть немного от марафонского бега, и я остановился, думая закурить. Но в карманах было пусто. Это было совсем скверно, похоже на дурную примету. Вмиг я понял весь ужас своего положения, и у меня стало стынуть сердце. Смерть уже вселилась в меня. Осталось только увидеть, в каком облике она является. Потеряв голову и ни на что не надеясь, я начал делать приседания и пытался внушить себе, что нужно выйти победителем, а сам ни во что не верил, как взывающий к господу, знающий, что никакая молитва не дойдет до бога. И тут я прибавил шагу настолько, чтобы загнать себя. Ноги мои передвигались независимо от желания выжить, сознание было как в бреду и туманилось. Хотелось спать. Меня одолевали гипногогические галлюцинации, а я все бежал, видя прекрасные сны. Мне виделась река с зелеными берегами и кисельная зеленая вода, в которой я плыву с легкостью птицы, и это движение доставляет мне такое блаженство, словно я заново родился и избавлен от бремени.

Сколько так я бежал, одному богу известно, может быть, не так уж и много, но было очень холодно, я промерз насквозь, как труп собаки, ботинки мои скрипели, как похоронная песня сверчка, а я все бежал, гонимый глупой надеждой выжить.

Наконец в тумане обозначился фонарь, бивший с аэропортовской башни. Он был как мутное солнце, в двух кольцах. Я чуть не лишился чувств и закричал, как зимовщик, увидевший во льдах корабль. Мне сказали потом, что до аэропорта было восемь километров. Как я мог преодолеть такое расстояние?

Когда я достиг здания аэропорта, я так замерз, словно целую вечность путешествовал во льдах Гренландии. На меня смотрели как на золотоискателя, замерзший труп которого привозят в поселок собаки в упряжке.

Феликс Мангупли был талантливым акварелистом в художественной школе. Он гордился своей фамилией, берущей начало от имени крымского хана Мангупа. Его привезли из Феодосии в эту школу ребенком по рекомендации художника Куприна, открывшего его там и вырвавшего из чудовищной бедности. И вот его устроили в интернат и оставили в Москве. Но этого мало, для того чтобы пройти тернистый путь, не попав ни разу ногой в ловушку, которые так щедро расставлены на этом пути, мало того что Куприн открыл его — нужно, чтобы он его усыновил!

Я учился с Феликсом в этой школе и тоже жил в интернате. Феликс был маленьким караимом с густыми черными волосами, жесткими, как верблюжье одеяло, и рыбьим ртом, делающим его похожим на Айвазовского. У него были живые аспидные глаза, в которых клокотали коварство и насмешка.

Судьба разбросала нас в разные стороны, и мы не виделись полжизни. Часто я терял голову и порывался в Феодосию, обуреваемый страстью увидеть его и услышать его голос, но обстоятельства не доставляли мне такой роскоши. И вот я однажды очутился в Феодосии случайно. Я орлом полетел к моему другу и с бьющимся сердцем постучал в ворота. Мне открыла чужая незнакомая аборигенка, хозяйка дома, приходившаяся ему теткой.

— Феликс дома? — преодолевая спазмы в горле, выкрикнул я требовательным голосом.

— Сейчас.

Выходит заспанный маленький старик в трусах и садится на кровать, опустив голову вниз, как с похмелья. Весь седой, словно обсыпан мукой, с дырками вместо зубов. Угрюмо хмурится и не может сообразить, что происходит. Искоса поглядывает на меня жгучими глазами, горящими по-прежнему черным огнем. Я узнал эти глаза.

— Феликс! Ты что, с ума сошел, почему ты не рад мне? Может, ты не узнал меня, дурак такой?

— Когда ты приехал? — выдавил из себя Феликс.

Я ничуть не удивился его растерянности, потому что свалился ему как снег на голову, к тому же он здесь не был хозяином, а как известно, квартиру в этих широтах летом найти невозможно.. Потребовалось немало времени, пока он ожил и пришел в себя.