Татьяна Брукс - Душа

— А что они сделали? Подумаешь, трахнули… Считай, что осчастливили…

Надя отчётливо видела молодую красивую женщину, стоявшую вплотную к Тамаре. Её чёрное платье почти полностью таяло в вечерней мгле, зато бледное лицо и пронзительные голубые глаза чётко выделялись на темном фоне.

— Да уж… С тех пор вот только и думаю, как бы не сдохнуть от такого счастья…

— Так на фига было выпрыгивать из окна?

— Да, не надо было. Надо было всех их посадить лет эдак на пятнадцать. Как, кстати, твой папашка поживает?

— Хреново поживает… Ему весь желудок «покоцали». Жрать не может. Только и думает о том, как бы на тот свет поскорей.

— А сама, что же, болеешь?

— Да. Думаю, и мне недолго осталось… Врачи не говорят, но думаю, рак у меня. В груди. Ну что, рада? Всем отомстила?

У Нади всплыли из памяти берег реки и герои её сна. Она поняла: у неё есть дар. Она видит смерть и иногда, во сне, будущее. Ужас. Что же теперь со всем этим делать? Даже страшно подумать…

Ладно, с этим она разберётся позже. Сейчас её занимало другое.

Надя совсем не чувствовала ни злости, ни удовлетворения от того, что обидчики её наказаны. Жестоко наказаны. Ей было страшно от того, что всё, о чём она думала в пылу отчаяния и злости, стало сбываться.

«Воистину надо быть осторожным с тем, чего желаешь. Оно ведь может сбыться». Кто же это говорил ей? Кто?

«А, вспомнила! Бабушка! Когда я была маленькой, я всё время мечтала о том, чтобы меня забрала мама. Вот тогда-то Мария Ивановна и повторяла одно и то же: «Ох, будь осторожна с тем, чего желаешь…»

— Ты прости меня, Тамара, — медленно произнесла Надя вслух, открыто глядя ей в глаза, — прости. Я больше не обижаюсь на вас и не желаю зла ни тебе, ни твоему ребенку. Мне жаль, что у вас всё так сложилось. Но думаю, что я тут ни при чём. И к гадалкам, наверное, ходить не стоит. Лучше в церковь сходи.

Надя увидела, что женщина, которая стояла позади Тамары, улыбнулась. Не так, как всегда, скупо и ехидно, а широко, и Наде даже показалось, счастливо.

— Как зовут твоего сына?

— Славик. Что, хочешь себе забрать после моей смерти? Так я тебе его прям сейчас оставлю.

— Нет, Тамара. Забрать я его не могу, сама, как видишь, в инвалидном кресле. Да и не хочу, — добавила Надя, помолчав. — Но, если встану на ноги, то навещать обещаю.

— Никогда, никогда ты на ноги не встанешь! Слышишь! Никогда!

Стоявшая сзади красавица нахмурилась и подошла к Тамаре ещё ближе.

— Ты что же, нашла меня для того, чтобы всё это сказать?

— Да.

— Сказала?

— Сказала?

— Всё сказала?

— Всё.

— Мне жаль тебя, Тамара. Очень. А теперь, раз ты всё сказала, что хотела, уходи.

И Надя повернула кресло в прежнее положение, лицом к закату, взяла в руки рисунок, собираясь продолжить работу. Солнце опустилось за горизонт. Стало быстро темнеть. Краски неба растворились в серой сумрачности.

Серость, серость… темнота… Эта серость беспокоила Надю. Почему?

Девушка дрожала. То ли от прохлады, что опустилась на землю, то ли от возбуждения, то ли от страха. Если честно, то она ожидала удара по голове камнем или палкой. Но Тамара, постояв ещё минуту, прошипела:

— С-с-сука… — и, развернув коляску с больным ребёнком, покатила её к выходу.

Этой ночью Надежда не сомкнула глаз. Уж слишком много вопросов вывалилось на неё этим вечером. Всем ли людям дан какой-нибудь дар? Почему она может видеть смерть? Как расшифровать сны, которые ей снятся? Все ли сны что-то значат? Можно ли всем этим управлять? Откуда к ней всё это «приходит», из ума? Из души? Есть ли у человека Душа и если есть, то зачем она нужна и как она выглядит? Все эти вопросы она задавала своему собеседнику — дневнику. И ни на один из них ответа пока не было. Одно она чувствовала точно. То ли кожей, то ли умом, то ли душой: она была виновата в том, что пожелала этим людям зла. Потому и сама так долго находилась в полуживом состоянии. И ещё Надя узнала, что такое жалость. Она жалела Тамару и её больного сына.

Теперь выздоровление шло семимильными шагами. Каждый день Надя стояла на пять секунд дольше. Каждые две недели добавляла минуту. Кровообращение в нижних конечностях восстанавливалось. Мышцы укреплялись. Никто к ней больше не приходил, кроме дедушки, которого она так и продолжала называть папой. Однажды с главврачом санатория связался Константин Николаевич и, узнав, что Надя делает поразительные успехи в восстановлении функции ног, обещал заглянуть и назначить поддерживающее лечение. Но время шло, а никто так и не приходил.