Нова Рен Сума - Стены вокруг нас

– Ладно, допустим, но если она убила в состоянии аффекта?

– А что, может быть! У моего брата сто раз аффект случался.

– А вдруг она чего-то нанюхалась?

– Ага, соли для ванной.

– Или гамбургер протухший сожрала, так что ее пронесло как следует. Я бы точно пару человек после такого укокошила.

Тут они все умолкли и посмотрели на меня.

– А ты как думаешь? Она это или нет?

О том, что я думала и чувствовала, нельзя было говорить вслух. Мы привыкли прятать все теплые чувства. Если две девочки умудрялись подружиться, от остальных дружбу обычно скрывали.

Но благодаря Орианне Сперлинг я изменилась. Мне хотелось, чтобы все поняли, какая она хорошая. Я никогда не хотела этого для себя.

– Она невиновна!

Я знала это так же точно, как если бы в моей тумбочке хранились образцы ДНК, подтверждающие вердикт. Я с легкостью могла бы встать с места и доказать это в суде.

Позже тем вечером, лежа в постели, я подняла взгляд на койку сверху.

– Ори, ты спишь?

– Теперь не сплю, – беззлобно откликнулась она.

– Расскажи мне, что случилось. С той девушкой на портрете. С Вайолет. И с канцелярским ножом. Как все это вышло? Скажи правду.

Мы обе знали, что задавать эти вопросы не принято, но я спросила.

Ори заворочалась, вздохнула, однако не сказала «нет». Сейчас она заговорит, и я узнаю, правда ли она сделала то, в чем ее обвинили.

Я чувствую, она не убивала.

Да, меня посадили в «Аврору» в четырнадцать, но мне многое известно о тех, кто остался снаружи.

Пусть они свободны, пусть они опрятно одеты и выглядят так, что радуется глаз, это не значит, что все они – хорошие люди. Потому что они худшие из лжецов. Подлые, бессовестные предатели. Трусы. Лицемеры. Соловьем разливаются, будто пекутся о нас, а на поверку для них ничего нет важнее собственной шкуры. Они ни на секунду не задумаются, прежде чем оговорить нас. Пихнут под автобус и убегут. В том, что они говорили о нас, правды не было ни на грош.

Я знала об этом задолго до того, как Ори начала свой рассказ.

Я прихожу в себя снаружи – стою, тяжело дыша, прижимаясь к серой каменной стене.

Я сбежала от того, что видела; что бы это ни было, я спаслась.

Стена заросла плющом, и я вдыхаю тяжелый запах, легкие вот-вот разорвутся в груди. Я смотрю на свои руки – между пальцев торчат зеленые листья. Отлипаю от стены. Наверняка завтра вся кожа будет в противной сыпи.

Назад я не пойду. Ноги моей не будет в этом здании. Не знаю, что произошло, но мне почудилось, что я столкнулась лицом к лицу с той, которая мертва уже три лета. А потом выяснилось, что я обозналась. Это место сыграло со мной злую шутку. Или это был человек?

Может быть, Томми. Может быть, Сарабет или Майлз.

Толкаю тяжелую дверь. Заглядываю внутрь. Темнота. Какой-то шорох. Тихий шепот, бормотание. Чье-то шипение: «Тссс!» Чувствую себя так, будто выглянула из-за кулисы, и зрители меня заметили.

– Ребята! – кричу в темноту. – Пойдемте! Выбирайтесь оттуда, ладно?

По-прежнему тихо. Стою, прислушиваясь. Стою долго. Где-то вдали в гулкой темноте в конце коридора раздается ритмичный стук капель, словно кто-то не закрыл кран. Капает и капает.

Шлю сообщение Сарабет. Шлю сообщение Томми. Телефон пишет мне «Отправляется».

Ответа нет.

Последняя эсэмэска в телефоне от Сарабет пришла два часа назад. Странно, я не думала, что мы здесь так долго. И я не слышала, как звякнул телефон, когда получила сообщение.

«Не смешно. Где ты».

И все. Ни слова о том, где она сама. И пойти за мной она не решилась, с ней все ясно. Наверное, давно сидит в машине. Свернулась калачиком, укутавшись в толстовку Томми с отвратительными бело-зелеными полосками, ест протеиновый батончик и грызет ногти – есть у нее такая скверная привычка. Пытаюсь позвонить ей, но после первого гудка включается голосовая почта.

Вспоминаю, что три года назад, когда мне было пятнадцать, а Сарабет четырнадцать, я прозвала ее Малиновкой. Подругами назвать нас было сложно. Неужели она с тех пор затаила зло? Нарочно подбиралась ко мне в надежде отомстить?

Быстро смеркается, скоро совсем стемнеет. Лес на горизонте выглядит густым, непроходимым. Красивый пейзаж, если забыть, что рядом тюрьма, в которой умерли сорок девушек. От леса тюрьму отделяют три забора с колючей проволокой. Некоторые столбы покосились, тут и там зияют дыры, через которые может пройти крупное животное, но все же часть ограды по-прежнему на месте.