Авраам Бен Иегошуа - Смерть и возвращение Юлии Рогаевой

— Именно это я и предлагал Старику, — цедит Кадровик. — Надо было и нам не отвечать…

— Ах, вот как?! И что же, он тебя не послушался? И правильно сделал. В этом как раз проявилось всё его достоинство. И я должен признаться — это едва ли не первый раз, когда моя разоблачительная статья, моя, написанная за одну ночь, наспех, заметка что-то изменила в жизни, вызвала не просто ясное и однозначное признание вины, но желание что-то изменить, загладить, исправить. Мои слова сотворили новую реальность, и посмотри какую — огромный бронированный вездеход, на четырех огромных колесах, спешит доставить тело погибшей женщины в ее родную деревню за тысячи километров от Иерусалима.

Да, он знает, они все называют его Змием подколодным. Так вот, если он Змий, а он даже готов с этим согласиться, то он — Змий с чуткой и чувствительной душой. И в его Змиевой голове иногда рождаются важные и правильные мысли. А также слова, в которые можно эти мысли оформить. Вот, например, сейчас, несмотря на поздний час и усталость, он уже обдумывает продолжение той своей статьи, с которой всё началось, вся эта поездка, и что, по мнению Кадровика, будет там описано? Да вот эти треноги, тут, на полу! Как думает приятель, что на них крепилось?

Ну? Он же бывший военный, даже сверхсрочник. Да нет, конечно, где ему знать — ведь у треног этих такой дряхлый вид, будто они начинали свою боевую службу даже не во Вторую, а в Первую мировую войну. Так вот, и эти треноги, и вся наша машина с ее водителями и пассажирами, и ее прицеп — всё это будет описано в его новой статье, причем во всех подробностях и деталях, так что все возможные вопросы читателей получат полные ответы — не зря редактор обещал ему, что для такой драматической истории готов будет отвести даже целую треть объема в ближайших номерах…

— Надеюсь, ты не забудешь упомянуть, что финансировала эту поездку та самая пекарня, которую ты же и оклеветал? — усмехается Кадровик.

Журналист отвечает ему широкой улыбкой:

— Может, и не забуду. А может, и не упомяну. Чего ради лишний раз рекламировать пекарню, которая только и знает, что наживаться на нынешних страданиях нашего общества?

— А как же человечность? И объективность?

— Объективность — это свойство внутреннего зрения человека, и никакое внешнее финансирование не может оказать на него влияния. Для меня объективность состоит в том, чтобы описать бессердечного человека, хозяина, бесконечно далекого от жизни и нужд своих рабочих, который вдруг глубоко раскаялся в своем бессердечии, и не просто раскаялся, но и проявил это свое раскаяние в добрых делах — в виде миссии доброй воли и искупления. Но и в своем раскаянии всё равно остался дельцом. Делец знает, что в нашем сегодняшнем мире действует непреложное правило: о чем не написано, то не существует, — и потому он посылает вместе со своим специальным посланником еще и журналиста с фотографом: пусть зафиксируют, пусть запечатлят, на этом свете пригодится, а может, и на том не побрезгуют! Ну да ладно, у него свои игры, а у меня свои, мне главное — показать людям, что и в нашем ожесточившемся, развращенном, обезумевшем от жадности обществе не перевелись еще относительно честные люди, которые готовы воспринять добросовестную критику, даже если эта критика направлена против них самих. Тебя я, конечно, тоже изображу в этом поучительном рассказе, но только в качестве одного из участников всей истории, а еще, ты уж меня извини, — как некий символ. Этакий, видите ли, замкнутый служака, бывший военный и по-военному старательный бюрократ, которому всё равно, куда на самом деле подевалась одна из подведомственных ему работниц, — главное, что зарплата ей насчитывается регулярно, а уж куда идет, ему всё равно — хоть в покойницкую. Вот и символично, что именно его отправляют сопровождать ее труп в последнем странствии к могиле в далекой чужой стране. Символично, что именно ему, самому равнодушному из всех, предстоит вскоре преклонить колени перед открытой могилой и от имени своего хозяина и всех его подчиненных попросить прощения…

— Ну ты и наворотил! — восхищенно говорит Кадровик, которого изрядно веселит пылкость подколодного Змия. — Знаешь, у меня для тебя есть еще одна идея — давай, ты тоже преклонишь колени, а твой фотограф запечатлеет тебя в этой трогательной позе, со слезами на глазах. Думаю, твоему редактору это понравится…

— А что, неплохо! — загорается Змий. — И вот еще что — можно слегка приподнять крышку гроба, чтобы приоткрылось ее лицо, и сфотографировать ее тоже! А?! Как ты полагаешь? Такой, знаешь, немного размытый лирический снимок, издали, как бы в тумане…