Её Галюш был внимательным и нежным ухажёром, но почему-то романтика, с которой начиналось ухаживание, вдруг сошла на нет, превратившись в банальное одаривание хаверы подарками.
У неё в тумбочке уже находилась целая выставка дорогих золотых украшений, но ей почему-то были дороги только первые подарки, браслет и цепочка с хамсой — кулоном в виде руки, только их она забрала с собой из квартиры хавера.
Эти дорогие, как память о любимом человеке украшения и сейчас находились на ней.
Нет, она до конца не была уверена в своей правоте и даже подумывала, что большая часть претензий к парню были напрасными.
Жаль, что нет сейчас рядом с ней Наташки, она бы в свойственной для неё открытой форме, расставила бы всё по местам, а так, сомнения, сомнения, сомнения…
Хотя малая частица в ней вопила, ты правильно сделала, что высказала в лицо парню наболевшее, не стала таиться и изводить себя недосказанностью, а от этого донимать Галя своим плохим настроением.
Кто знает, как будут дальше развиваться у них отношения, но может случиться такое, что парень насытится ею, остынет его сексуальный голод и, что потом…
Неужто ей ждать, что будет потом?!
Нет, замуж она пока не хотела, не потому, что не стремилась к семье, просто ещё очень рано об этом думать, тем более, надо получить образование, определиться с местом работы, а уже потом создавать семейный очаг.
И вдруг улыбнулась своим мыслям — может ещё и сделать блестящую карьеру…
Нет, и опять, нет, она себе честно признавалась, что уже в свои девятнадцать лет хотела семью, детей… и Галя.
Вот, вернётся в Израиль, встретится со своим любимым и постарается до него донести то, что не сумела сделать три дня назад.
Вера очнулась от своих запутанных мыслей, по самолёту стюардессы разносили обед.
Вдруг Вера почувствовала, что ей стало жарко и чего тут странного — на ней была та же кожаная куртка, свитерок, джинсы и кроссовки, в которых она почти год назад летела в Израиль, в них девушка переоделась уже в аэропорту.
Нет, она не прибеднялась, просто других тёплых вещей у неё не было, она ведь в Израиле пережила только одну зиму, длившуюся где-то два с половиной месяца.
С улыбкой подумала, что едет в Беларусь в разгар осени, а выезжает из лета и вернётся опять в лето.
Поковырявшись в обеде, предоставленном авиакомпанией, вновь погрузилась в свои не лёгкие размышления. Любка наговорила ей кучу гадостей, но в кое в чём она всё же права, со стороны она, действительно, выглядит самой натуральной содержанкой.
За три месяца проживания в общежитии, Вера особенно не растратилась, ей вполне хватило денег, заработанных ею до отъезда в Беер-Шеву, выданных ей сестрой, Наташей и собранных работниками кафе.
Они с девочками из общежития очень скромно питались, в основном кашами, макаронами, сосисками и купленными по мивце, то есть со скидкой, полуфабрикатами.
Все выходные она проводила у Галя, а там расходы были сведены к нулю.
Пусть так, но девушка не чувствовала себя содержанкой, иногда даже пыталась что-то покупать в дом, но любимый слёту это пресёк, со смехом возвращая ею потраченное.
Ладно, сколько можно копаться в себе, никому ничего плохого она не сделала, старалась быть покладистой и справедливой, никого не обманула, никому не подложила свинью, а вот с Галем вышло всё не очень хорошо, надо было всё же закончить их разговор и расставить всё по своим местам — кто он для неё и, кто она ему, а потом уже делать выводы — резать по живому или смириться, а так, ни то, ни сё и улетает из Израиля в Беларусь не с радостью, а с тяжёлым сердцем.
Стюардессы скомандовали пристегнуть ремни, идём на посадку, и Вера вспомнила ещё одну песню своего любимого барда Олега Фрейдмана:
Душой и песней я с тобой сольюсь
Край издавна воспетый синеоким.
Издалека прими поклон и строки:
Привет, моя родная Беларусь…
Плыву к тебе на север в облаках.
Снежинкой упаду на лапку ели.
Закружат в танце вьюги и метели,
Весной капель на звонких каблуках…
Из родника с журчанием прольюсь,
И ручейком сбегу к озёрной глади.
В ней солнце отраженье неба гладит —
Воспета синеокой Беларусь…
Самолёт приземлился в назначенное время и Вера вместе с другими пассажирами, по длинной соединяющей со зданием аэропорта трубе, вышла в знакомое помещение.
Всё здесь по-прежнему было серым — стены, потолок, полы, кабинки чиновников и их хмурые лица.
Читать дальше