Педро Сарралуки - Для любовников и воров

– Какой сегодня великолепный день!

Я нехотя осмотрелся.

– Что с тобой происходит, строптивый щенок? Тебе снились кошмары? Ладно, расслабься. Фарук привез нам дары моря и превосходное шампанское. Чего нам еще желать? Я пойду соберу яйца и сразу же вернусь.

Пако, хромая, направился к птичнику. Ему было все труднее и труднее ходить, как будто его скелет разваливался, а откалывавшиеся кости втыкались ему в плоть. Я видел, как он встревоженно посмотрел на открытую решетку и исчез внутри домика.

На последнее утреннее пиршество, кроме издателя, вышли только двое. Первой появилась Долорес Мальном. Дверь домика для гостей тихо отворилась и оттуда, как героиня романа, вышла писательница. Закутавшаяся в длинное кашемировое пальто и очень бледная, она походила на русскую поэтессу, идущую по ночному заснеженному Петербургу и погруженную в воспоминания о далеком человеке. Долорес, подобно некоторым женщинам, обладала странным свойством мечтать совсем не о том, о чем бы думал любой другой на ее месте: о выходящем далеко за пределы рутины и даже логики, о страсти, становящейся сущностью всего и величайшей тайной. Мне это казалось удивительным способом оказывать сопротивление миру. Я привык героически бороться против грязи, с эпическим упорством взбираться на велосипеде на высокие склоны, находить определенное удовольствие в преодолении препятствий, поэтому такая игра фантазии казалась мне непостижимой и даже несколько зловещей, так как в ней скрывались желания, которые рано или поздно должны были разбиться в чьих-нибудь руках. Такая женщина, как Долорес, могла скрывать в своем сердце мир, совершенно не похожий на тот, в котором она жила, но никогда не показывать его и не страдать от этого.

Она села рядом со мной и положила ногу на ногу, стараясь не высовывать их из-под пальто, закутала горло и спрятала руки внутри рукавов. Потом она, улыбаясь, посмотрела на меня. Из ее рта время от времени вылетал пар. Она была так красива, что на нее нельзя было смотреть без волнения. В то утро, как всегда, я не смог выдержать ее взгляд.

– Хотите шампанского? – спросил я ее, сосредоточив все внимание на устрице, которую собирался открыть, будто этот вопрос был написан на раковине.

Я бросил взгляд на эту русскую утреннюю красавицу. Она кивнула и облизала губы языком, продолжая улыбаться. Я положил устрицу на стол и поднялся, чтобы взять бутылку. Долорес поднесла бокал к губам, сморщившись от холода и удовольствия. Я тоже налил себе немного. Шампанское заморозило мне язык, немного согрелось в горле и наконец обдало мне желудок таким приятным теплом, что я сразу же понял прелесть этого странного завтрака, на который созвал нас Пако, всегда безупречный, по крайней мере в том, что касалось гастрономических вопросов. Я посмотрел в сторону птичника. Издатель появился с полными карманами яиц.

– Мои туфли у тебя? – тихо спросила меня Долорес. Она тоже заметила силуэт издателя, который шел в нашу сторону, будто поднимался по крутому склону, хотя дорога от птичника была почти ровной.

– Они у меня в комнате.

– Они тебе для чего-нибудь пригодились?

Я посмотрел на нее в замешательстве. Она захохотала, откинув голову – это показалось мне немного оскорбительным, – а затем устремила на меня свой веселый взгляд, отчего я окончательно смутился.

– Я хочу, что бы ты мне кое-что пообещал. Когда-нибудь надень эти туфли на глупенькую и влюбленную девчонку. Заставь ее походить в этих туфлях, чтобы посмотреть, как у нее оттопыривается зад из-за каблуков, а потом начинай развлекаться, не снимая с нее этих туфель. Поклянись мне, что ты это сделаешь.

Я не знал, что сказать. В смущении я повернулся за помощью к издателю, который был уже близко.

– Поклянись мне, – повторила Долорес.

В ее голосе была странная тревога. Я подумал, что это могло быть чем-то очень важным, чего мне, может быть, никогда не удастся постичь, – частью той тайны, к которой я должен был привыкать, разучившись находиться в одиночестве. Я нашел в себе силы, чтобы снова на нее посмотреть. Долорес Мальном подалась всем телом вперед и смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Улыбка исчезла с ее губ, и они застыли в напряженном ожидании.

– Клянусь. Я клянусь вам, что сделаю это когда-нибудь.

Она откинулась на спинку стула, как будто мое обещание вернуло ей покой, и, порывшись в карманах пальто, вынула пачку сигарет. В этот момент издатель прошел мимо нас, направляясь на кухню. Он попросил, чтобы мы не приступали к завтраку, пока он не вернется. Когда Пако открыл дверь, мы услышали, как он с кем-то поздоровался и сказал так же, как и мне несколько раньше, что день просто великолепный. Это была Исабель Тогорес, последний человек, вышедший к завтраку в саду. Она подошла, потирая руки, чтобы согреться. Она села, но стул был такой холодный, что она тотчас подскочила, как будто ее ущипнули.