Лао Шэ - Под пурпурными стягами

— Если не поднимется ветер, день будет погожий! — проговорила сестра и тихо засмеялась. — В день омовения и такая добрая погода! Моему братцу повезло!

Ей захотелось сейчас же бежать в родительский дом и прижать к груди маленького братца. Но как ни было сильно ее желание, она не решалась отпроситься у свекрови, хорошо зная, что, стоит ей об этом сказать, старуха сейчас же недовольно кивнет головой и буркнет: «Изволь! Изволь!» Дочь вельможи не может без всякого на то основания отказать невестке сходить в отчий дом. Однако молодая женщина знала, что, если старуха пробурчала «изволь», значит, надо ждать какого-то распоряжения. Вон! Мешочки с ядовитым газом опустились чуть ли не до самой груди. Придется подождать!

Специального приказа, однако, не последовало, на что у свекрови имелись свои причины. Прежде всего старуха была твердо уверена, что мать отравилась угарным газом, а если ей эта мысль втемяшилась в голову, разговор окончен, пусть даже мать произвела на свет не одного ребенка, а целую двойню. Но главное — у ворот дома могли оказаться кредиторы, которые способны испортить репутацию дочери знатного вельможи и жены цзолина. Свекровь очень боялась потерять достоинство, хотя смело придерживалась принципа «Не стесняясь, бери в долг и не думай, когда возвратишь!». Словом, свекровь чувствовала себя как-то не по себе, а потому, похлебав рисового отвара с лепешками и хворостом, решила поговорить по душам с мужем. Однако супруга на месте не оказалось: он раньше обычного пошел прогуливать птичек. Непредвиденная осечка разозлила старуху. Повернув, как говорят, коня вспять, она решила заарканить кавалериста-сына — взять его живьем, но того тоже след простыл. Стащив у жены две новенькие красные ассигнации, мой зять-кавалерист с утра пораньше исчез со двора, чтобы в какой-нибудь уличной харчевне полакомиться бобами и выпить чашку настоянного на абрикосовых ядрышках чая со сладким финиковым печеньем. Неудача с мужем и сыном заставила свекровь броситься в бой против невестки.

— И что это за жизнь! — проворчала она, усаживаясь на край кана. Почему должна обо всем беспокоиться только я одна? Неужели другие не видят, что творится у них под носом? Или глаз у них нет, или глаза без зрачков, или зрачки незрячие?.. За мной можете не ухаживать — ни в чьей помощи я не нуждаюсь! Но Будда! Разве о нем не следует позаботиться! Извольте взглянуть! Новый год на носу, а утварь на алтаре еще не вычищена!

Сестра бросилась к очагу и принялась просеивать печную золу, чтобы получился мелкий порошок, которым обычно чистят алтарную утварь. Собрав порошок в блюдо, сестра направилась к алтарю, но ее остановил голос свекрови. На сей раз старуху волновал уже не Будда, а люди.

— Рукой боятся пошевелить! Посмотрите, пожалуйста: вещи лежат в сундуках и в шкафу, медная посуда — в столе, и никто их даже пальцем не тронул!.. Вот когда я была молодая, я не ждала указаний свекрови делала все сама!

Сестра слушала молча. К чему отвечать? Даже самые покорные слова свекровь восприняла бы сейчас как неповиновение и бунт! Но с другой стороны, если все время молчать и гнуть спину?.. Невесть во что превратишься!.. Сестра со злостью сжала подсвечник. В ее сердце клокотал гнев: «Проклятая карга! Бесстыжая старуха! Чтоб тебя громом прибило!»

В глазах у сестры стояли слезы. Она молча терла медную плошку, а сама думала, что в подходящую минуту она все же постарается узнать у старухи, что и как надобно делать. О том, что ей хотелось навестить мать, она уже не вспоминала. Сестра смахнула слезу.

— Матушка, взгляните! — Сделав над собой усилие, она улыбнулась. Хорошо я почистила?

Свекровь что-то пробурчала, однако новых распоряжений не последовало. Причина была проста: старуха сама никогда не чистила медную посуду.

Погода нынче выдалась на славу. К девяти часам утра стало как будто теплее. Небо высокое и необыкновенно синее, пронизанное насквозь звонкими солнечными лучами. Шустрые сороки шмыгают туда и сюда и оглушительно галдят, словно хотят восславить зимнюю ясность пекинского дня. Все вокруг просится на картину, даже старое воронье гнездо, прилепившееся к суку большого дерева.

Свекровь, недовольно ворча, вышла во двор, будто собиралась спросить у солнца и неба, по какому праву они сегодня такие красивые. Поглядела вверх, а там кружатся голуби сына.

— Ну какой от вас только прок, проклятые! На обед и то не годитесь! в сердцах бросила старуха, с осуждением глядя на сизарей и монахов. Радуйтесь! Радуйтесь! Скоро всех вас прирежу! Подождите у меня!