Лао Шэ: Старый вол, разбитая повозка

Все, о чем мы говорили, направлено на одно — выявление индивидуальности персонажа, индивидуальность же ярче всего ска зывается в поступках. Чем говорить, что такой-то персонаж — человек плохой, а такой-то — хороший, лучше дать им возможность действовать. Иначе герою, как говорится, негде будет показать свое умение владеть оружием. Через реакцию персонажа на совершающиеся вокруг события можно показать и его индивидуальность, и то, что роднит его со всем человечеством. В каждом человеке найдется что-нибудь особенное, но есть вещи, которые почти всеми переживаются одинаково. Трагедия равно волнует всех, но одни при этом плачут, другие нет; причем может оказаться, что наиболее глубоко переживает как раз тот, кто не плачет. Плакать или нет — дело индивидуальное, тогда как испытывать волнение — свойство всех людей, за возможным исключением чудаков и глупцов. Но ведь мы не собираемся делать наших персонажей непременно чудаками или глупцами! Впрочем, не нужно также стремиться, чтобы герой во всем соответствовал идеалу — идеальным героям часто недостает нормальных человеческих чувств, а это не украшает произведение. Кто из мало-мальски образованных молодых людей, в чьих жилах бурлит кровь, не думает о революции, кто хочет плестись в хвосте? Но если молодой человек в романе занят одной только революцией, ни о чем другом не помышляет, никаким слабостям не подвержен, он становится похож на мраморное изваяние. Слов нет, это красиво, да только в нашем мире таких совершенных людей не бывает. Искусство допускает преувеличение, но превращать живого человека в ангела, не оставив ни малейшего намека на то, что и он произошел от обезьяны, — это уже обман.

Итак, прежде всего необходимо воспроизвести индивидуальный характер персонажа, дать ему, так сказать, утвердиться на собственных ногах, а потом показать его сквозь призму общих для всех людей чувств и отношений. Индивидуальное пробуждает интерес к данной личности, общее же рождает сопереживание. В зависимости от своего характера и от ситуации персонажи могут по-разному плакать и неодинаково смеяться, но важно, чтобы они плакали и смеялись, как люди. Это в баснях Чжан или Ван выступают олицетворениями абстрактных понятий, в романе же они должны быть живыми людьми. В конце концов, человек — не марионетка, которой манипулируют другие, у него есть и свои мысли, и свои чувства.

В повествовательной прозе — рассказах и романах — следует добиваться прежде всего естественности. Использование поэтических украшений в прозе редко приводит к хорошим результатам. Дело в том, что поэтическая идея и поэтический язык в равной степени создаются автором, тогда как главная задача прозы — точно передать мысль, пользуясь готовыми языковыми ресурсами. В поэзии неожиданное словоупотребление, которое подчас трудно обосновать с точки зрения логики, может придать стиху таинственную прелесть. В прозе этого делать нельзя, да и нет нужды. Конечно, если нам очень захочется, мы можем каждый эпизод романа переделать в стихотворение в прозе. Но красота стиля — не единственная забота прозаика, в погоне за ней он может упустить главное. Исходя из этих предпосылок, перейдем к некоторым конкретным вопросам.

1. Словоупотребление. Флобер утверждал, что каждое слово имеет лишь одно полностью соответствующее ему определение. Этим подчеркивается, во-первых, необходимость большой осторожности при выборе слов, во-вторых, невозможность заниматься в прозе словотворчеством, как в поэзии; следует подбирать самые естественные, самые подходящие слова из существующего лексикона. Мы можем сказать, что в прозе точность словоупотребления важнее остроумия, а живость языка важнее, чем точность. Язык не может не быть живым, если мы хотим, чтобы проза передавала звуки и краски. Украшать прозу поэтическими побрякушками значит демонстрировать узость и негибкость своего мышления. Как говорил Монтень, «стремление выделиться особенным, необычным покроем одежды свидетельствует о мелочности характера; то же самое относится и к языку, если кто-то из педантизма или ребячества займется поисками новых и причудливых слов». Действительно, молодой человек в древнем одеянии выглядел бы нелепо. Нам стоило бы прислушаться к совету Флобера и не жалеть усилий для поиска подходящих слов, причем искать их нужно, как учил Монтень, в уже существующем живом языке. Он достаточно многообразен и изменчив, чтобы можно было писать живо и легко.