Ульяна Гамаюн - ¥

Зажегся красный. Зажатый между одинаковыми, банально-черными джипами, я вцепился в руль и выпалил:

— Я сбил человека.

Я рассказал ему все, от бара с собакой до бора с волками; о том, как кунял по дороге, пил кофе и читал Камю, как был совсем один посреди белого сплина и как в каком-то обмороке, сам того не сознавая, сбил человека и поехал дальше.

— Стоп, — запротестовал Сега. — Не так быстро. Я что-то не совсем въезжаю. То есть не въезжаю совсем. Ты видел его, этого человека?

— Нет. Я же говорю, что был в обморочном состоянии, в каком-то войлоке, беспамятстве, в какой-то белой сонной мутотени, даже дышал с трудом. Про человека я понял только в городе. И вернулся.

— И чего?

— И ничего.

Ничего. Я долго возвращался, погибая в пробках, предельно медленно ползя по запруженному шоссе, стиснутый медлительными автомобилями, которые дымили, не давая дышать и жить. Снег на полях лежал одним цельным куском, все было длинно, прочно, бесконечно. Безветрие. Убийственная неподвижность. Даже снег не шел. Был момент, когда я уже почти решил бросить все это к чертям собачьим и бежать к проклятому бору прямиком через поля; в каком-то яростном порыве я был готов покончить со всем этим тут же, все оборвать, соскочить на ходу, скатиться кубарем в снег, но вовремя раздумал. Я смирился, как смиряются со жгучей болью, которой нет и не будет исхода. Колонна заиндевелых машин ползла, окутанная паром, невыносимо медленно тянулись белые, белые, белые поля — все это было страшно, — и мне вдруг вспомнились два маленьких целлулоидных мяча из рассказа Кафки, методично прыгающие вверх-вниз по паркету. Кошмар этих двух вечно скачущих мячей безграничен. Может быть, это и есть ад.

Мне же хотелось иного ада — не тихой безысходности, не чахлого болота с квелым ветерком, где дьявол с водянистыми глазами уныло догнивает в тине. В моем аду все дрожало и рушилось, и мрамористые глыбы царапали небо зазубринами, и сизые осколки гор, крошась, сходили на головы грешников снежной лавиной. Я стоял у подножья, бросая вызов стихии, но вместо гнева видел лишь издевку.

Помню, как приехал в бор, теперь торжественно белый и просвечивающий солнцем, как исколесил его вдоль и поперек, часто останавливаясь и ничего не узнавая. Как беспощадно отливали солнцем охристые стволы, как щелкали и бесновались птицы, и перепархивали по грузным гроздьям снега. Когда становилось совсем невмоготу, я в бессильном исступлении сбивал сугробы, рвал рыжую траву и рыл ногами снег, стараясь докопаться до земли. Я рыл, а надо мной с издевкой нависали холодные, хохочущие искрами миры. Прекрасные чертоги парили в вышине, соединяясь снежными гирляндами, ветви ломились от снега и обвисали, и изредка роняли щепотку снега вниз, на головы несчастных, вечно проклятых, затерянных в безмолвии убийц.

На фоне неба, между иглами, плясали искры, и чем восхитительнее был этот танец, тем гаже делалось у меня на душе. Никаких следов происшествия. Ничего похожего на жертву. Ни намека на кровь. Все в снежной дымке. Но вместо облегчения я чувствовал удушье, подкативший к горлу ком, как будто что-то во мне надорвалось и вот-вот осыплется, сойдет лавиной. Во мне рос страх — гнусаво-гаденькое чувство; я ощущал его как отдельный орган, формой напоминающий селезенку, ноздреватый и серый, как каменноугольный кокс. Еще немного — и я бы зашелся в грубом гортанном крике, но вспомнил вдруг вчерашнего официанта: отчего-то мне вообразилось, что он подскажет, где искать, и даже вежливо препроводит к месту происшествия.

Но бар исчез. Я не нашел ни мусорного бака, ни скрипучего фонаря, ни своего капустного подношения, а пес давно ушел по заповедным тропам, за белые горы с рыжими перелесками. Ничего. Никого.

— Откуда ты знаешь, что кого-то сбил? Откуда такая уверенность?

— Знаю и все.

— Факты, факты! Меня интересуют факты.

— Есть вещи самоочевидные.

— Такие как…?

— Такие как убийство. Я сбил человека.

— Какого? — невозмутимо потянулся Сега, сцепив руки на затылке.

— Просто… человека.

— Человека, — он покачал головой, снисходительно улыбаясь и продолжая потягиваться. — А автомобиль? Ты его осмотрел? Следы есть?

— Я поцеловался с “Фордом” по пути в бор.

— Твоя манера вождения опасна для окружающих.

— Виноват был он.

— Так это там не верили, что ты их тронешь?

— Мы расстались друзьями.

— Представляю. А машинку все равно нужно осмотреть…

— Зачем? Если я твердо знаю, что сбил человека.