Дэвид Гилмор: Потерянный среди домов

Однако не поймите меня неправильно, там было множество хороших людей, они задавали мне вопросы и суетились вокруг меня. Харпер оставался наверху, смотрел игру по телику. Я на некоторое время поднялся к нему. На нем была коричневая вельветовая куртка. Очень классно.

– Кто играет? – спросил я.

– Кто-то.

– Все в порядке? – спросил я.

– Да. В порядке. Буду внизу через минуту. Послушай, – сказал он, – как ты думаешь, старика обидело, что я к нему не приехал? Он ничего не говорил?

– Ни слова.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Ни слова.

– Потому что я все думаю об этом. Я должен был к нему приехать.

Первый раз в жизни мне нечего было сказать. Мы просто посмотрели телевизор еще некоторое время, а потом я спустился вниз.

Мама была окружена людьми, и у меня появилось забавное чувство, что она вроде как довольна собой. Я хочу сказать, я не упрекаю ее, но все это внимание, она всем руководила, вот я и подумал, что она нормально проводит время. Печальна, но вроде как счастлива. Не знаю.

Мне некуда было приткнуться, словно на той моей вечеринке. Я чувствовал, что должен за чем-то присматривать, пойти то в одну комнату, то в другую, шататься по всему дому.

Так что, когда я вышел через парадную дверь, чтобы выкурить сигарету, я просто продолжил идти, прошагал всю дорогу до автобусной станции и купил билет на север. Мне пришлось подождать двадцать минут, но это было нормально. Я сел в задней части автобуса, дымя в сторону. Я тот еще курильщик. Наконец мы тронулись, шины издали свистящий звук по асфальту. Автобус был почти пустой, мы остановились ненадолго в Грэвенхорсте, но я не сошел. Остался сидеть в автобусе, глядя, как толстая леди ест на станции картофельные чипсы. Она съела весь пакет. Потом мы снова тронулись.

Было немногим после пяти, когда я добрался до дому. Ночь спустилась, словно каминная копоть. Я подошел к боковой двери. Прошел через кухню. Включил свет. На полу, прямо рядом со столом, было блестящее пятно. Там, где начисто вымыли. Наверное, он лежал там. Наверное, какое-то время он был еще жив, дом погружался во тьму, телефон звонил, а часы в холле тикали: тик, тик, тик.

Я пошел в его спальню. Чемодан был упакован и стоял у кровати. Наверное, он решил в конце концов поехать в город. Я поднял чемодан на кровать и открыл его. Меня обдало его запахом. Он наполнил комнату. Я взял его расческу. Понюхал и ее тоже. Потом стащил чемодан с кровати, поправил покрывало, снял ботинки и лег. Подвинул подушки так, чтобы оказаться точно там, где обычно лежала его голова, чтобы отчетливей слышать его запах. И закрыл глаза. Слышно было, как живет дом, маленькие создания бегали за стенами, печь гудела в подвале, как будто за нами присматривали.

Он слышал это? Он думал обо мне? Что мне будет грустно и я буду скучать по нему? Думал ли он, как мы вдвоем, на озере, солнце садится, и мы вытаскиваем свои лески?

Понимал ли он, что мы никогда не увидим друг друга снова?

Может быть, он вообще обо мне не думал. Или, может быть, он думал, что я излишне возбудим и действую ему на нервы.

Я полежу здесь еще немного, думал я, пока не почувствую, что пора вставать. И тогда я вернусь на главную дорогу, подниму большой палец и поймаю машину. Сегодня вторник. Кто-нибудь обязательно будет проезжать мимо.

– Как вам будет угодно.

– Вы выбрали, мадам?

– Еще нет. Но пожалуйста, еще один. (фр.). (Здесь и далее примеч. пер.)

Другой (фр.).

«Честерфилд» – большой диван.

Забудьте это (фр.).

Здесь: последняя честь (фр.).

Как чертова привычка (фр.).

Что за чертов ужас (фр.).