Бен Стайнер - Что случилось с Гарольдом Смитом?

– Есть!

Из уголка рта у него стекает слюнка, и я понимаю, что на сей раз он не врет.

Уолтер? Подцепил девушку? Куда катится мир?

– Девять с половиной баллов, черт возьми! Подцепил, да еще какую красотку! Мы целовались взасос больше часа! Пойдем, познакомлю!

Какая соль на мою рану. Уолтер тащит меня вниз по лестнице, через танцплощадку и вверх по другой лестнице, к стойке бара в восточном крыле.

– Жди здесь.

Я тешу себя отчаянной надеждой, что Уолтерова красотка, если снять розовые – нет, даже лиловые – очки, будет выглядеть не на девять с половиной баллов, а, скажем, на два с четвертью. С такой мыслью еще можно жить. Если Уолтер подцепил что-то приемлемое, я этого не перенесу.

И представьте мое разочарование. Я вижу, как Уолтер подходит к стройной молодой леди, сидящей на стульчике к нам спиной. Молодая леди протягивает руку и щиплет Уолтера за его толстую задницу.

Уф.

Но остается надежда. Ведь я еще не видел лица молодой леди.

Прошу тебя, Отче наш, сущий на небесах, пусть она окажется крокодилом. Вся в угрях, с тремя глазами, нос размером с Индию, и чтобы из ноздрей росли волосы, да что угодно. Господи, пошли ей это.

Уолтер подзывает меня.

Скрещиваю пальцы.

Я подхожу, молодая леди оборачивается.

И я вижу ее лицо.

Вы спрашиваете, разочарован ли я? Да я готов рыдать.

И дело даже не в ее лице.

А лицо, должен сознаться, премиленькое – голубые глаза, чуть вздернутый аккуратный носик, черты лица красивы: правда, под глазами морщинки, обильно припудренные. Я бы поставил ей если не девять с половиной, то семь баллов наверняка.

И все же мне хотелось плакать. Я молился, чтобы Уолтер подцепил крокодила. Но лучше бы это оказалась сестра Рэкуэл Уэлш, [xii]которая еще красивее, – кто угодно, только не эта женщина.

Дело было не в лице, а в том, кем была эта особа.

Моя мама.

Господи боже.

Уолтер подцепил мою маму.

Уолтер – на удивление сообразительный – начинает понимать: что-то не так.

– Вы знакомы?

Мама:

– Пару раз встречались.

Они были не разлей вода, моя мама и Бетти. Все время куда-нибудь ходили, почти каждый день. Бетти давно не была у нас в гостях. Я смутно помнил эту маленькую толстощекую женщину с химической завивкой на голове: помню, она мне говорила, как я сильно вытянулся и когда же мне в настоящую школу.

Так вот: мама и Бетти ходили играть в бинго, в кино или еще куда-нибудь. Иногда мама оставалась у нее на ночь, ничуть не стесняя – у Бетти была свободная комната. Бетти часто звонила маме, хотя на меня никогда не попадала.

Как в то Рождество, помните?

Да, мама очень сдружилась с Бетти.

Так думал я.

И лишь позднее узнал, что Бетти эмигрировала в Канаду в 1969 году.

Трудновато приходилось маме – встречаться с Бетти буквально через день.

В тот вечер в «Рокси» до меня дошло. Хотя могло дойти и раньше. Мои родители давно спали по разным комнатам. Но в восемнадцать лет не хочется о таком думать. Вообще-то в любом возрасте думать о таком не хочется. Если только жизнь не поставит перед фактом. Как это произошло в тот вечер.

Правды ради скажу, что мама пыталась как-то объясниться.

ПАВИЛЬОН: ФОЙЕ КЛУБА «РОКСИ» – ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР

Винс быстрым шагом направляется к выходу. Айрин идет следом.

АЙРИН

Винс, погоди! Я тебе все объясню!

Винс останавливается и смотрит на мать.

ВИНС

Попробуй.

АЙРИН (колеблется, с трудом подбирая слова) У него классная задница.

ВИНС

Вот и отлично, с чем тебя и поздравляю.

Винс уходит.

Я иду по улице. После ночного клуба воздух знобкий, но меня это мало волнует. Я все думаю про маму и Уолтера. Уолтер и мама. Мама и Уолтер.

Господи.

Мне всегда казалось, что у мамы странноватый вкус.

И я подумал: она неплохо выглядит.

И я подумал: а если мама разведется с папой и выйдет замуж за Уолтера? Тогда Уолтер станет моим отчимом.

Господи, Винс, прекрати думать.

Я сажусь на скамейку.

Я стараюсь не думать.

Но нет худа без добра, и нет добра без худа. В конце концов, я должен радоваться, что это произошло. Потому что иначе я не оказался бы там, в нужном месте и в нужный час. И то, что произошло дальше, могло бы никогда не произойти.

И вся моя жизнь пошла бы по-другому.

Запомните время: 1977 год.

И место: Южный Йоркшир.

По телевизору и в новостях только и говорили, что о панках, особенно о «Секс Пистолз». [xiii]Помню, в одной вечерней передаче ведущий распинался, что, мол, панки ругаются почем зря, употребляя словечки, которые прежде невозможно было услышать по телевизору, тем более в вечернее время, когда семьи собираются за ужином: «дрочила», «хренотень» и тому подобное. Говорят, один пожилой дяденька так возмутился, что разбил собственный телевизор. Весьма глупо с его стороны, но история попала на страницы газеты, которую читал мой отец. Так я узнал про панков. Потом, помню, они написали песню «Боже, храни королеву», и там были крайне шокирующие слова насчет нашего монарха и ее серебряного юбилея. Песню запретили на радио, и, естественно, она сразу же заняла верхние строчки музыкальных хит-парадов – чуть ли не второе место, а может, на самом деле и первое, но такого бы просто не допустили, так? Помню, мне очень хотелось купить пластинку с той песней, чтобы хоть послушать, про что она. Но в одной из новостных программ по радио прокрутили фрагмент, и я подумал: из-за чего столько шума, песня-то – ужас.