Хотелось бы потешить читателя картинами, кои, если верить апокрифам, могли пронестись перед изумленными глазами Тита, пока он своим астральным туловом буравил тугое пространство-время, но будем строго придерживаться правила — писать и говорить только правду.
Короче, ни черта мимо нашего героя не пронеслось. И в этом нет ничего странного. Потому что если бы Тит не пребывал в спасительном беспамятстве, а находился в здравом уме и твердой памяти и таращился по сторонам, то он бы не увидел ничего, кроме тьмы, и не услышал бы ничего, кроме вязкого урчания пространства, с неохотой впускающего в свою набитую утробу еще одну человеческую душу.
Итак, замкнутый круг, придуманный атеистами, был разорван, и Тит оказался в загробном мире. И ровно в двадцать ноль-ноль по местному времени Тит Фомич Лёвин, в прошлом писатель, закадычный друг Германа, Рафа и старины Гарри, прожигатель жизни и тонкий философ-скептик, не очень-то верный последователь Сократа, Сенеки, Эпикура и Монтеня, предстал пред строгими очами членов высокой комиссии.
Первое, что пришло в голову Титу, когда он в халате и меховых тапочках стоял на мраморном полу, была мысль о том, что человечество со всей его непродолжительной историей, убогой непрофессиональной моралью, терзаниями, мизерными достижениями — ничто в сравнении с вечностью и нескончаемыми космическими пространствами.
Понимание этого пришло к Лёвину после того, как он попытался окинуть взглядом зал, в котором очутился. Но взгляд не смог упереться ни в стены, ни в иные преграды. Зал не имел ни конца, ни края: стен ни справа, ни слева, ни позади, ни впереди видно не было.
Комиссия расположилась за большим непокрытым столом, точной копией стола в знаменитой гостиной Шнейерсона. Даже резьба на ножках была та же: с диковинными птицами, цветами, идиотскими завитушками и позолотой.
Тит быстро пересчитал членов комиссии. Тринадцать. Чтобы голоса не разделились поровну, догадался он. Очень разумно. И число приятное…
С правой стороны плечом к плечу сидели шесть не отличимых друг от друга светловолосых бородача. Одеты они были в серые одинаковые хитоны, подпоясанные веревкой. Вид у них был равнодушно-мечтательный. Словно бородачи сидели в очереди к парикмахеру.
Слева расположились шестеро смуглых весельчаков с черными рожками на завитых головах. Весельчаки вели себя неспокойно, ерзая и бросая друг на друга бойкие взгляды.
В центре, на председательском месте, восседал мрачный субъект со зловещей улыбкой на порочных мясистых губах. Было видно, что председатель силится придать своему лицу выражение умиления и приятной сладости, но эффект получался обратный. На взгляд Тита, субъект был похож на проголодавшегося людоеда, мечтающего об обеде.
Образ дымящегося супа или чего-то столь же соблазнительного, вероятно, и в самом деле возник в голове председателя, потому что он потер руки и гурмански пожевал губами.
Над головой председателя беззвучно вибрировал золотистый нимб.
Профессиональный глаз Тита засек тончайшие шелковые нити, коими нимб был прикреплен к крюку, ввинченному в верхнюю часть высокой спинки кресла.
Необычное кресло наводило на приятную мысль об электрической стуле с приспособлением для повешения.
Несимпатичный субъект заметил, куда смотрит Лёвин, и еле слышно заворчал.
Довольно долго члены комиссии молчали, думая, по всей видимости, какую-то запредельную космическую думу, и изредка без особого интереса посматривали в сторону Лёвина.
"Молчите? Ну что ж… Теперь, когда всё кончено, вернее, когда всё только начинается, можно и не торопиться… А ведь всё правда, — Лёвин зажмурился, — я вот умер, а, оказывается, со смертью жизнь не кончается. Не врут церковники…"
Он стоял и спал как лошадь. При жизни он так не умел. Здесь получалось.
Похоже, члены комиссии потеряли к вновь прибывшему грешнику какой-либо интерес, потому что прервали молчание и продолжили разговор, который, видимо, был начат задолго до появления Тита.
Как сквозь вату до Лёвина доносились голоса членов высокой комиссии.
— Да, мир абсурден, но стоит ли так из-за этого так убиваться?
— Но мы же несем ответственность за человека! Человек совсем запутался… Он не знает, зачем живет… Человек, родившись, сразу сталкивается с уймой вопросов, не претендующих на глобальность, и эти вопросы, к сожалению, захватывают его целиком, не оставляя места для проблем гётевского масштаба.
Читать дальше