Вионор Меретуков - Дважды войти в одну реку

"Тит утверждал:

— Пишущему необходима среда. Так говорят многие. В том числе Довлатов.

— А как же Лев Толстой, сидевший безвылазно в своей Ясной Поляне?

— Толстой сам себе был среда. Ему хорошо было в Ясной Поляне. Никто не мешал. Никто не лез с дурацкими советами. Да и какая в те годы была среда. Так, не среда, а чёрт знает что… Скитальцы, Горькие, Леониды Андреевы, всякие там Гиппиусы, Мариенгофы, Шершеневичи, Мережковские…"

"Рассказал одной милой барышне о записных книжках Ильи Ильфа. Был, мол, такой писатель, создавший образ незабвенного Остапа Бендера, сына турецкоподданного.

С увлечением говорил о том, каким необыкновенным стилистом был Илья Арнольдович.

Как ценил и любил музыку слова. Особенно — смешного слова. Каким был превосходным рассказчиком. Лучше многих знал, что иные слова сами по себе могут быть ужасно смешными.

Бывало и так, что и несмешные слова вдруг становились у Ильфа смешными.

В качестве примера привел фразу: "Вчера ел тельное. Странное блюдо. Потом надел исподнее и поехал в ночное".

Сказал и засмеялся, ожидая схожей реакции.

А барышня молчит.

Потом, смотрю, барышня начала мяться.

"А что такое ночное?", — спрашивает.

Терпеливо объясняю, что ночное — это пастьба лошадей ночью в летнее время. И вообще, дело не в этом. Мол, музыка слова…

Барышня наморщила лобик. Соображает.

"Ничего не понимаю, — наконец говорит, — глупость какая-то… Никогда не поверю, чтобы писатель Ильф по ночам, вместо того чтобы спать, пас лошадей!"

"Я обращаюсь к Богу, прошу помочь мне, потому что мне нужна помощь, я уже без сил, я в отчаянии оттого, что каждый день принимаю, как пытку.

И Господь услышал меня!

И, знаете, что Он мне сказал? "Сделай, сын мой, еще одно усилие и терпи".

Делать нечего, напрягся я из последних сил, и сделал так, как велел Создатель.

А толку никакого!

Я опять к Господу.

Как же так, говорю, Господи, я все сделал, как Ты велел, а результат нулевой?

А Господь опять за старое. "Сделай, сын мой, еще одно усилие и терпи".

И так сто раз! С тем же результатом. Я прошу, Он свое талдычит.

У меня складывается впечатление, что Господь уже давно не вслушивается в просьбы людей. Просто, чтобы отделаться от просителей, наверху заводят патефон с одной и той же пластинкой, на которой записаны тривиальные советы".

"Все знаменитые романы имеют тот вид, — законченный (окончательный) для читателя (и для автора!), — который имеют.

Недаром, когда писателя спрашивают, хотел бы он что-нибудь изменить в своем давно или недавно написанном романе, он обычно в ужасе мотает головой. Он хранит тайну создания своего произведения.

Все великие романы витали, так сказать, в воздухе еще до того, как писатель начал писать первое слово. Он, как скульптор, работающий с камнем: отсек ненужное и оставил то, что изменить нельзя.

Отсекая ненужное, автор лишь выполняет миссию, возложенную на него провидением".

"Вопреки распространенному мнению, художник Пукирев изобразил на знаменитой картине ("Неравный брак") самого себя не в образе красивого бородача с байронической внешностью, а в образе розовощекого склеротического старца, с победительным видом стоящего рядом с невестой".

"Пьяного Зубрицкий глубокой ночью выкинули из какого-то дома. Дело было летом, в Подмосковье, в городке, название которого не имеет никакого значения. Это могло произойти — с Зубрицким — где угодно.

Каким пьяным ни был старина Гарри, он сообразил, что надо каким-то образом выбираться из негостеприимного городка и чапать в Москву.

Позже, рассказывая эту историю, старина Гарри вспоминал, что на него нападали кратковременные минуты просветления. Например, он вспомнил, что на станции, куда он на заплетающихся ногах приплёлся, ему сказали, что ближайшая электричка будет только в семь утра. Ночевать на скамейке? Рафинированному интеллигенту Зубрицкому, даже пребывающему под шефе, такое и в голову не могло прийти.

Старина Гарри принял волевое решение: прорываться к столице пешедралом вдоль железнодорожного полотна.

Ну и натерпелся же он страха! Мимо пролетали поезда, сатанински грохоча и пугая гудками.

Но поскольку поездов было не слишком много, старина Гарри решил идти не вдоль полотна, а прямо по полотну, по шпалам: хотя и опасно, но легче.

Примерно на полпути к Москве уставший старина Гарри на миг потерял равновесие, споткнулся и упал, больно ударившись головой о рельс.

Чертыхаясь и проклиная себя за дурость, он поднялся и, потирая ушибленное место, продолжил путь, не зная, что идет в противоположном направлении.