Вионор Меретуков - Меловой крест

— Нет-нет, интересно! Что ты теперь будешь делать?

— Как что?! Ты разве не слышишь, как натужно скрипят весы? Их кренит в одну сторону. В мире нарушено равновесие! Неужели я должен тебе, как малому ребенку, объяснять, что в мире тогда царят покой и всеобщее благорасположение, когда Добро и Зло уравновешивают друг друга? А сейчас Зло ощутимо возобладало. И если мы, здоровые силы общества, лучшие люди России, будем равнодушно взирать на то, как Зло раз за разом празднует победу, мир очень скоро разлетится на куски. Эх! — Юрок засмеялся и потер руки. — Через пару дней меня выпишут, вернусь домой и примусь опять писать книги… Мне еще так много надо сказать моему читателю… Что мне еще остается? Ты знаешь, оказывается, я уже не могу без этого… Это как добровольная повинность, от которой никуда не уйти. Я ведь и раньше писал…

— Но ты никогда не проповедовал. Помнишь, чем закончил Лев Толстой, возомнивший себя пророком? Слава богу, никто не читает его многостраничных нравоучений. И он останется для нас гениальным автором "Войны и мира"… А Солженицын?..

— Я ведь и раньше писал, — громко перебил меня Юрок, — только никто об этом не знал. И я не проповедую! В этом у меня со Львом Николаевичем серьезные расхождения. Я про-по-ве-дую?! Как ты мог сказать такую чушь? Откуда ты взял? Я объясняю людям, как надо жить. А это совсем другое! Толстой останется для нас гениальным автором… — передразнил меня Юрок, — как ты фальшив, банален… Прямо не человек, а какой-то школьный учебник о двух ногах…

— А каково чувствовать себя знаменитым?

— О, это… это такое возвышенное и возвышающее чувство! А почему ты спросил? Готовишься к славе? Хочешь быть во всеоружии?

— Просто интересно… Так, каково?..

— О, это неописуемо… Кстати, к этому привыкаешь быстро. Я имею в виду известность… Приятно, особенно поначалу, что тебя везде узнают. Да, привыкаешь быстро… И очень скоро тебе кажется, что иначе и быть не могло. И уже забыты годы, проведенные в унылом ожидании чуда. Когда каждый новый год убивал во мне надежду… Мог ли я представить себе такое, что вдруг стану известным… Конечно, в мечтах я порой заносился очень высоко и иногда видел себя на троне, но то в мечтах… А если еще вспомнить, сколько мы пили… И вообще, мне иногда хочется уснуть…

— И не проснуться…

— Нет. Проснуться, а мне…

— Двадцать лет…

— Нет. Десять… и завтра не надо идти в школу.

— Так не ходи…

— Я сделал открытие, — с таинственным видом поглядел по сторонам Юрок, — в сорок лет мне хочется жить ничуть не меньше, чем в восемнадцать. Я хочу жить! — со страстью воскликнул он. — Если бы ты только знал, как я хочу жить!

— Все хотят…

Юрок покачал головой.

— Так, как я, — он сурово посмотрел на меня, — не хочет никто.

Короче, если рассматривать исключительно техническую сторону вопроса, то можно было с некоторыми оговорками сказать, что мой опыт с Юрком удался: сглаз болезни прошел удачно, моего друга освободили из госпитального заключения, и он вышел на волю, тускло посверкивая своей лысиной.

Он вернулся домой и, по его словам, немедленно засел катать роман о короле…

Забегая вперед, отмечу, — со сдержанным прискорбием, — что ни одна книга знаменитого писателя больше не увидит свет.

Повторяю, Юрок произвел на меня странное впечатление. В нем как бы не было жизни… Вернее, это был уже не Юрок, а его неясная, слабая тень. Или — призрак, фантом, высунувший свой толстый нос уже из иного мира…

И хотя он говорит, что рвется к письменному столу, я думаю, он врет. И не только мне. В первую очередь — себе.

Юрок — бесплоден. Похоже, в нем иссякли чернила.

…На прощание он мне сказал:

— Я тут ходил по этому скорбному парку. Я представил себе, что это лес… Настоящий лес где-нибудь под Москвой… Хорошо бы умереть не в больнице, а в лесу… Постоянная мысль о смерти заслонила все… Эта мысль не закалила меня, она меня уничтожила… Меня уже никогда не сможет взволновать ветка сирени, выпавшая из тонкой руки прекрасной незнакомкой… Или случайно подслушанный разговор в автобусе… Или газетный обрывок, который гонит весенний ветер по безлюдному переулку… Я уже никогда не буду прежним… Это ужасно! Меня ничто не способно тронуть. Единственное, что меня еще может возбудить, это мысль о возможности бессмертия… Иногда мне кажется, что я уже умер, а вместо меня по земле разгуливает кто-то другой, взявший мой облик и имя… Я уже это говорил? Из меня будто вынули покой и восторг, которые я иногда испытывал при виде чего-то, что мне было мимолетно дорого… Еще совсем недавно я, как все нормальные люди, выйдя в трусах свежим рассветным утром на балкон и благожелательно оглядывая окрестности, мог, наслаждаясь чистым, прохладным воздухом, восторженно заявить во всеуслышание: Ах, как хорошо! Как прекрасен мир! Да здравствую я, живущий в этом прекрасном, всегда обновляющемся мире!