Вионор Меретуков - Меловой крест

…По слухам, Юрок страшно разбогател. Говорили, что первая же его книга принесла ему столько денег, сколько не приносили знаменитым авторам детективов и дурацких "любовных" романов их многостраничные книжищи в красочных суперобложках.

Юрок, долженствовавший по всем российским законам "залечь на печку" и там, в приятном тепле, лениво нежиться, наслаждаясь завоеванной славой и богатством, неожиданно поразил всех — и, полагаю, себя в первую очередь — в одночасье развившейся бешеной работоспособностью, которая привела его к созданию в рекордно короткие сроки еще одного шедевра под названием "Закат оптимиста".

Юрок работал почти круглосуточно.

Я несколько раз звонил ему. Он с трудом отрывался от письменного стола, отвечая мне односложно и невпопад и явно торопясь вернуться к любимому занятию.

Вторая книга наделала еще больше шума.

Итак, Юрок был на вершине славы. Он написал две книги, которые были изданы миллионными тиражами не только у нас в стране, но и за рубежом.

И, судя по всему, Юрок не собирался успокаиваться.

Просто сказка какая-то…

Еще одна новость. И на этот раз совсем уж отвратительная. У меня подходят к концу деньги. Мои картины никто не хочет покупать. У меня нет заказов! И я ничего не делаю!

Я перестал поставлять на рынок поточные шедевры. Да и орудия производства: мольберт, кисти, краски, даже старая куртка, в которой я любил работать, — все осталось в моей брошенной квартире. Не говоря уже об эскизах, набросках и законченных работах… Хотя мое творчество никого не интересует, без всего этого я чувствовал себя голым…

Я нахожусь в состоянии, близком к отчаянию.

Зато пошел в гору Алекс. Я уже говорил, что у него, наконец, появились богатые заказчики, которых привлекала манера письма Алекса. И, конечно, его волшебная способность передавать настроение.

В его картинах была пленительная недосказанность, загадка неясного размытого вопроса… Его работы, особенно прелестные женские портреты, своей романтизированной незавершенностью напоминали полотна английских мастеров восемнадцатого века.

Некоторые из моих старых заказчиков переметнулись к нему.

О нем заговорили… Впереди замаячили персональные выставки. Чуть ли не в Манеже.

По правде сказать, мои друзья стали вызывать у меня серьезные опасения. Я сравнивал их и свои творческие возможности. И это сравнение говорило в мою пользу. По масштабам таланта я стоял, вне всяких сомнений, неизмеримо выше их и теперь считал себя обойденным славой.

И это не была зависть. Это была беспристрастная, объективная уверенность в своем изначальном превосходстве. Я пребывал в недоумении, Фортуна никак не желала поворачиваться ко мне лицом, я по-прежнему любовался видом ее раздолбленной, омерзительно развратной задницы. Опять очередная несправедливость, с тоской думал я…

И снова для меня остро встал вопрос об удаче, везении и судьбе-индейке.

И помимо этого, мне нужно было просто думать о хлебе насущном. Должен же я был что-то жрать на завтрак, обед и ужин! Хотя бы макароны или тыквенную кашу!

Впервые за последние десять лет я вынужден был взять взаймы. У Алекса. Алекс, святая душа, одолжил мне денег на неопределенный срок. И сделал это удивительно тонко и необидно. Потом повел в ресторан, где окончательно добил меня широтой своей натуры и благородством.

Он задал лукуллов пир, приказав принести пятьдесят граммов водки, кружку теплого мутноватого пива, салат из вялых огурцов со сметаной, бесцветный флотский борщ и две бледные сосиски с тушеной капустой. Венчал сие гастрономическое великолепие компот из сухофруктов. Прямо-таки царский обед в фабрично-заводском стиле.

Я давился пахнущим тряпкой борщом и с тоской вспоминал рестораны Венеции.

Сам Алекс к еде не притронулся, сославшись на отсутствие аппетита. Он сидел напротив меня и ласкал меня своими бархатными телячьими глазами. Я перехватил его взгляд, как раз когда подносил ко рту вилку с безвольно болтающейся на ней сосиской.

И едва не поперхнулся. Я узнал этот взгляд. Так многодетные матери смотрят на своих самых непутевых и самых любимых сыновей.

Я становлюсь суеверным, подумал я, тщательно пережевывая пищу. А что если мои неудачи — это наказание за сглаз?

Насытившись, я поделился своими опасениями с другом.

— Тебе надо отвлечься, — уверенно сказал Алекс, — отвлечься и развеяться. Развеяться и отвлечься. Ты застоялся. Как строевой конь в стойле. Тебе нужно вырваться на волю. Ты зажал себя. Хочешь еще компота? Говори смело, это никак не разорит меня: учти, в этом заведении меня кормят бесплатно…