Вионор Меретуков - Меловой крест

— Конечно, видел…

— Где?

— Где, где! Неважно, где!

— Так вот, американцы у тебя не убедительны! Выбрось!

— Черт с тобой, — со скрипом соглашается Юрок, — можно и выбросить…

.

— Правильно! — восклицает Алекс. — А то, понимаешь, начитаются Мартти Ларни, известного только у себя на родине да у нас, или какого-нибудь журналиста-конъюнктурщика брежневской закваски вроде Анри Дробовика и воображают, что узнали абсолютно всё об этой великой стране: у них там, в Америке, дескать, все сплошь дебилы и недоумки, которые считают Европу маленьким островком в Атлантическом океане.

— Хорошо, это начало романа. А о чем он, собственно, этот твой роман? — спросил я.

Юрок насупился.

— А о чем "Война и мир"? — с вызовом спросил он.

— Ого! Да ты никак замахнулся на нашего Льва, понимаете ли, Толстого. Послушай, какой же ты писатель? Писатель, он кто? Он, по справедливому замечанию одного знаменитого живодера, инженер человеческих душ. То есть человек, который разбирается в человеческой натуре не хуже, чем патологоанатом разбирается в трупах. А ты? Ты ведь даже в друзьях стал ошибаться… А уж о женщинах я и не говорю…

— Не понимаю…

— Дину обозвал пароходной сиреной…

— Дураки вы все!

— Ну вот! Что и говорить, аргумент веский… Особенно в теоретическом споре.

— Это не аргумент! Это констатация прискорбного факта. Мне жаль на старости лет разочаровываться в умственных способностях своих самых близких друзей, которых долгие годы ошибочно считал эталоном людей прозорливых и…

— И гениальных?..

— Еще чего!.. здравомыслящих!

— И все же, мне кажется, ты взялся за неподъемную задачу, — продолжал зудеть Алекс, — какое-то философствование… Людям это непонятно. Вопросы какие-то… наивные.

— Самые главные вопросы, — Юрок поднял указательный палец, — это вопросы всегда простые или, как ты говоришь, наивные. Мы научились отвечать на сложные вопросы, не решая их. А простые?..

— Простые… сложные, какая-то кабалистика… Эх, доведешь ты себя, Юрочек, этими рассуждениями до помешательства. Дождешься, отвезут тебя в клинику и поместят к психам! Хочешь?

— Я ничего не боюсь! — гордо выкрикнул Юрок.

— Верю! Но не кликушествуй! Ты всех пугаешь. Предрекаешь чуть ли не конец света. Вроде коммунистов. Тех тоже хлебом не корми, дай попророчествовать. Буревестник хренов! Хочешь стать провозвестником гибели человечества, иди к ним, к коммунякам. Будете вместе народ пугать. Писал бы ты лучше юмористические рассказы. Я уверен, у тебя получилось бы. Помнишь ту историю с голландским королем? После которой тебя выперли из АПН?

— Меня не за это… Меня за аморалку…

— Тебя за аморалку?! Не может быть! Ты же чист, как слеза ребенка!

— Ты так думаешь? Товарищи по партии думали иначе…

— Черт с ними, с этими товарищами! Расскажи, за что тебя выкинули?..

— Да… было дело. Вы, правда, хотите, чтобы я рассказал? Тогда слушайте… Прислала одна милая барышня, мать-одиночка, письмо в партком АПН, будто я отец ее малолетней дочери. Ну меня и поперли… Но сначала завели на меня персональное дело. Вызвали на партсобрание и устроили головомойку. Давай драить меня в хвост и в гриву… Облико морале, и все такое… Скрыл, мол, от товарищей по партии, что имею внебрачного ребенка. Неискренность стали шить… А мне, братцы, к тому времени до такой степени все остобрыдло, что я, когда дали слово, так их всех понес, что у них, у этих партийный сук, челюсти чуть не поотваливались… Особенно досталось от меня парторгу, старому пидеру-полковнику, который всегда громче всех орал, что он-де фронтовик и проливал кровь за родину. Ну, я всем и рассказал, как он воевал. Я сказал, что он не воевал, как другие, а бабами руководил, которые копали противотанковые рвы в сорок первом на подступах к Москве, и тогда еще себе рожу наел, когда объедал этих несчастных теток. И я знал, что говорил. Его через много лет после войны узнала одна из этих героических теток — тетя Света, наша апеэновская уборщица, и мне по секрету рассказала… И еще я им сказал, что в грязном белье копаются только ссучившиеся недоноски, у которых не в порядке психика. Какое кому дело до моих детей, если они вообще у меня есть? Это дело суда, а не партийного комитета. Как это они, интересно, установят, моя это дочь или — не моя? Будут проводить экспертизу с помощью линейки и граненого стакана? Под конец я сказал, что приличному человеку не место среди их свиных рыл…

— И тебя не посадили?!