Вионор Меретуков - Меловой крест

Искали окаянный башмак, как говорится, всем миром. Но, увы…

Так и отбыл Бова на совещание в одном башмаке. Злобно сказав на прощание, что с каждого из нас ему следует получить по двести баксов. За девиц… И еще по двадцать за пропавший ботинок. Просил не тянуть с отдачей.

Я про себя послал его к черту. Какие двести, какие двадцать?! За девицу, сосущую леденцы, двести? Да он, похоже, с ума сошел! А двадцать за что? У него, что, ботинки из золота?

Тем временем как-то незаметно стали редеть ряды девиц. Понятно, дисциплина, так сказать, работа, клиенты, жизнь продолжается и прочее… Редели, редели, и, наконец, мы остались в прежнем составе. То есть, втроем.

Шварц, привалившись спиной к стене, расположился на полу. Глаза его были закрыты, рука поддерживала скошенный в сторону подбородок. В другой руке он держал пустой стакан.

Алекс оделся, в задумчивости обошел несколько раз вокруг стула, на котором до этого сидел, и вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь.

— Куда это он? — спросил Шварц, не открывая глаз. Я промолчал. Может, за пивом?..

— Ты знаешь, — продолжал Шварц, — у меня… — он замялся. — Я не смог сегодня ночью. Ты понимаешь… Хотя девушки очень старались. Но у меня ничего не получилось…

Он всхлипнул.

Я посоветовал ему поменьше думать о бабах. О душе пора задуматься. О душе…

Через пять минут Алекс вернулся и бросил мне на колени кипу газет.

— Читай! Твоя работа?

Лицо Алекса было серого цвета.

На первой странице одной из газет, кажется, это была "Комсомолка", я увидел фотографию большого горящего здания, похожего на античный театр, а над ней жирно — "Манеж опять в огне".

Алекс смотрел на меня. Лицо его дрожало. Я никогда не забуду этот взгляд.

В какое-то мгновение я почувствовал в глубине своего сердца порыв броситься Алексу в ноги и молить о прощении… Но усилием воли взял себя в руки.

Я уже усвоил жестокие правила игры в жизнь, в которой на кону стоят успех, слава, деньги, беспредельная свобода и много другое, что хочется хоть раз в жизни попробовать на зуб… Если ты ввязался в эту страшную игру, от многого придется отказаться. В том числе и от слюнтяйства…

Алекс постоял некоторое время, как будто чего-то ждал, потом сказал — как скомкал:

— Жаль…

И ушел.

— Ничего не понимаю, — пожал я плечами, — эти похороны нас всех доконают…

— Не разыгрывай из себя дурака! — набросился на меня Шварц.

— Сема! Что с тобой?!

— Чувствовал я, что ты переменился! — кричал Шварц. — Я же твой друг! Как ты мог?..

Ага, сработало!

Я с трудом сдерживал самодовольную улыбку…

— Сочувствую, — сказал я и с усилием зевнул, — сочувствую и скорблю, но я-то здесь при чем?..

— Врешь, не верю! Сглазил ты! Сглазил! И я не верю тебе! Что я, тебя не знаю! Ты сейчас врешь! Голос подводит! Юлишь и виляешь!.. Что, надоело корчить из себя неудачника! Но какой же болван этот Алекс! Серж, учти, я тебя понимаю. Только я! Я сам такой же… И я всегда был тебе другом… Я целиком и полностью на твоей стороне. Хотя там были мои картины!

— Твои картины, говоришь? Ничего, не расстраивайся… Новые напишешь… Сема, будь другом, сгоняй за пивом.

А дальше жизнь покатилась, полетела, помчалась, понеслась, будто сорвавшись с цепи, поскакала, не разбирая дороги, к пропасти, которая соблазнительно пованивала случайной удачей, тысячу раз купленным и тысячу раз проданным счастьем, вспоенной грязными иллюзиями, завистью и прочими прелестями, недоступными людям с чистой совестью и доброй душой.

Хорошо, наверно, грешить, не сознавая всей гнусности совершаемого греха.

Я же — прекрасно все понимал…

Можно было ожидать, что во мне начнут неистовствовать противоречивые страсти, что меня начнут раздирать сомнения и угрызения совести, но ничего подобного не произошло.

Я был спокоен, как человек, целиком утративший центральную нервную систему. Эмоции бушевали где-то в стороне. В моем же сердце царил покой.

Видимо, я легко привыкаю к собственной подлости. Вот не знал, а то давно бы занялся этим прибыльным делом — совершением ненаказуемых законом преступных деяний. И верно, кому придет в голову привлекать меня к ответственности за сглаз? Дина знала, что говорила…

В течение нескольких недель я с сохраняющей безучастие совестью легко убрал со сцены всех своих соперников.

Надо ли говорить, что Трубачев деятельно помогал мне?

По совету этого мерзавца я нанял группу профессионалов, которые работали над колоссальными полотнами, с которыми я в одиночку никогда не справился бы.