Руслан Белянцев - Дети проходных дворов

Один из домов моего детства уже опустел. Это квартира моего деда. Прошлой зимой я вошел в нее и увидел запустение. Хозяйки тогда еще только не стало. Прошла неделя как она умерла. Но квартира уже пришла в запустение. Ковры были скатаны, валялись какие-то вещи на полу. А ведь, когда-то здесь царили праздники по субботам. С шумными застольями, белой скатертью, нарядными и солидными гостями, столом в центре комнаты и военными песнями. И этого больше нет. И уже никогда не будет. Так странно, целое поколение ушло. Моя бабушка из той большой компании ушла последней. Деда не стало еще десять лет назад. И мне казалось, что мы похоронили его только недавно, а когда подсчитали на могильной плите даты их жизней, оказалось, что бабушка успела прожить без него девять лет. И как-то так быстро прожила. Сколько прошло моих приездов с тех пор? Три десятка, пять…?

Эта старая мебель, ей больше не будут пользоваться. По стенам бегут провода к розеткам, в этой сталинке провода еще монтировали поверх стены. И подстаканники, металлические, чтобы не обжигаться горячим чаем, они уже успели почернеть и припылиться. Бабушка последнее время все пыталась мне подарить один из своих старых ковров, это была для нее большая ценность, но я отказывался. Однажды я предложил помочь вынести на свалку старый 40-летней древности черно-белый телевизор, потому что мой брат купил ей современный с дистанционным пультом.

— Вы что?!!! С ума все сошли?!! Телевизорами разбрасываться! Миллионеры?

Он уже давно ничего не показывал, у него полностью выгорел кинескоп. Но для бабушки это была дорогая вещь, за которую они выложили когда-то крупную сумму. И тогда все приходили поглазеть на это чудо. И завидовали, пока сами не обзавелись.

Как все поменялось. Сколько страстей кипело, сколько было счастья и слез, переживаний. И все прошло как осенний дым. А ведь они тоже были маленькими и юными тоже были. И мечтали, как будут жить, когда вырастут. А сейчас уже у каждого из них на плитах две даты и тире, в котором жизнь их героического поколения. Пережиты голодные годы, война, стройки послевоенного времени.

Я выхожу из машины и здороваюсь с мужиками-доминошниками, половина из них смотрит на меня, не узнавая. Они заметно постарели, их стало меньше. Если раньше места за большим столом не хватало для всех, и некоторая часть из них наблюдала за игрой стоя, то теперь это лишь горстка седовласых пенсионеров.

Двор стал намного меньше, чем во времена моего детства, вернее, он остался прежним, но моё восприятие стало иным. И город тоже стал маленьким, а когда-то казался невероятно большим, совсем не меньше тех городов, которые показывали по телевизору. А что случилось со столицей? Когда я переехал в нее, это был мегаполис с бесчисленным количеством неизвестных проспектов, улиц и площадей. Теперь же это просто большой город, где есть несколько основных транспортных артерий, пяток вертикальных неуклюжих спальников и вполне средний центр. В нём всё понятно и всё знакомо. Ах, да, совсем упустил, там есть, вернее, пока еще есть, старый район, выходящий к набережной. Район, куда почему-то тянет всех художников, неформалов и алкоголиков с бывшим интеллигентным стилем жизни. И меня…Я тоже люблю его. Люблю эти старые в южном стиле небольшие дома, которые всё сильнее экспансируются деловым миром столицы. И уже среди этих вензельных фасадов можно увидеть стеклянные обшивки бизнес-центров. Вместо привычных деревянных дверей с медью ручек теперь установлены пластиковые с вывесками банков и маркетов.

— Привет! — я обнимаю маму, заходя в квартиру. Она улыбается и трогает мои руки своими, по старой привычке проверяя, не холодные ли они, несмотря на летнюю жару.

— Привет. Мой руки, и садись за стол.

Вечер опускается на город. В окнах нашей квартиры все та же знакомая картина. Я знаю каждое дерево, растущее на улице. Помню, как многие из них садили, и как они росли, ровняясь по высоте с остальными. Я знаю каждое окно дома напротив. Я даже заочно знаю многих его старых обитателей.

— Привет! Ну, как вы готовы завтра ехать? — говорит в трубку Павел.

— Да. Как договаривались. Ты встречаешь?

— Конечно! В час на вокзале возле пригородных платформ.

— Окей!

Утром следующего дня мы околачиваемся на вокзале в ожидании электрички. В трех чехлах на перроне сложены гитары. Мы одеты так, чтобы, не переодеваясь, можно было выйти на сцену. На мне черная куртка, под ней свитер и черная футболка с абстрактым серым принтом. В ней я и собираюсь выступать. На ногах белые высокие кроссовки, в которые заползают зауженные штанины черных джинс-варёнок.