Руслан Белянцев - Дети проходных дворов

Директор школы в этот год был очень напуган глобальными переменами в стране и нуждался в поддержке коллектива. Он, коммунист с 1967 года, в свои 50-т понимал, что новая власть выкинет его вскоре с кресла директора, в котором он просидел лет 20-ть, и поставит своего руководителя, способного повернуть сознание учеников на стезю новых идеологических придумок. Новой власти, как, впрочем, и любой иной, нужна была своя идеология, которая бы заставила народ безропотно принять новоиспеченных хозяев, отрекшись навсегда от верности кумачу. И верным залогом грядущего будущего, конечно, должны были стать юные и неокрепшие умы. Несмотря на это, нам так и не успели привить никакой новой идеологии. Мы оказались поколением без политических ценностей. В прошлом у нас сиял нивелированный Ленин и красный Октябрь, а в новом времени — неясные очертания национальной идеи и туманной демократии. Впрочем, нас мало заботила политика. У нас был свой подростковый мир. И места для политики в нем не было.

Ближе к концу лета я, наконец, открыл матери тайну своей "успеваемости" в школе. Количество трояков не сулило ничего хорошего. В этом году обещали очень суровый отбор для перевода в 10-й класс, и мама довольно напугано заглянула в табель. Чтобы упредить ситуацию, она спешно узнала адрес нашего историка и пошла к нему домой.

Историк был человеком в школе авторитетным, все за глаза звали его по отчеству Михалычем. За плечами у него висела служба в органах. В душе он был оппозиционером, носил пышную бороду лопатой, был с нами на короткой ноге, позволял себе употреблять на уроках молодежный сленг. Например, фавориток французского короля он называл не иначе как "тёлки Людовика", балы для знати — "дискотеками", Наполеона — "мелким пакостником", Кутузова — "одноглазым старым паханом". Помимо истории он учил нас еще и поведению в разных жизненных ситуациях, давал практические советы. И был любим всеми учениками.

Михалыч маму мою успокоил, сказал, что парень у нее, то есть я, неглупый и пойдет спокойно учиться дальше.

В двадцатых числах августа под директорской приемной стояла десятка три учеников с нашей параллели. Это были троечники. Те, кто еще не подал документы в училища, и надеялись остаться в школе. Им предстояло навязать себя на голову директора еще на два года. А директор, запуганный переменами в стране, желал избавиться от такого балласта, портящего ему показатели успеваемости. Большинство пришли с родителями. Первой от директора вышла моя заплаканная полненькая одноклассница со своей мамой. Второй вышла улыбающаяся ярко накрашенная девица с параллели и на вопрос "Ну как?", коротко и весело ответила: "Выгнали!".

Подошла моя очередь. Я зашел с матерью. В кабинете сидела небольшая комиссия из наших учителей с директором во главе. Одесную от него сидел Михалыч. Тот вальяжно и уверенно восседал на стуле, немного отодвинувшись от общего стола, и поглаживал рукой бороду.

Директор сухо заохал о моем бесперспективном положении. Он был довольно косноязычным. На уроках физики, которая была его предметом, методика состояла больше из демонстрации и писанины, чем из вербального изложения. К примеру, на уроке по теме воздействия световых частиц он ходил межу рядами с колбой в которой медленно крутился пропеллер. Обойдя все ряды, и молча ткнув колбу каждому к физиономии, он произнес единственную фразу "Шо?"

— Э-э, да, ну-у, тут не о чем даже говорить. — пропел он, каким-то блеющим голосом.

— Классный руководитель, что вы скажите? — он обратился к нашей молоденькой симпатичной классручке.

Она чуть замешкалась с ответом, и вместо нее вступился за меня Михалыч.

— Этого ученика я предлагаю оставить. Он, конечно, заигрался, нахватал трояков, но это способный парень. Я бы его даже к себе в класс взял.

Директор удивленно и не вполне довольно посмотрел в сторону Михалыча. На его лице возникла кислая умоляющая гримаса. На меня он не смотрел. Он старался не видеть тех, кого выставлял из школы. Ему было легче, когда ученик был лишь набором оценок в журнале, а не конкретной личностью. Так проще для совести.

— Э, так ведь, тут вот….

— Да это все ерунда, он подтянет свою учебу, будет серьезней. Вот и мама ему поможет, если что. Правда, мама?

— Так ведь… — упирался директор.

— Подписывайте, я ручаюсь. — доверительно нагнулся Михалыч к директору.

Тот посмотрел на Михалыча, как ребенок на факира и произнес долгую речь о высоком доверии школы, о моих обязанностях и тому подобных вещах.