Мария Метлицкая - Самые родные, самые близкие [сборник]

Мамы когда-нибудь не будет. Привыкнуть к этой мысли невозможно. Но и мечте моей никогда не сбыться, никогда. Потому что у меня никогда – никогда! – не будет двадцати тысяч долларов. А для кого-то ведь это такой пустяк, правда? А для кого-то – невообразимое и невозможное богатство. Такая жизнь.

Но я все-таки продолжаю мечтать. Например: Ася и этот чертов Денис наконец купят квартиру. Глупость, конечно – на что? Да и нужно ему все это? Сомневаюсь. Я вообще жду плохого – самого плохого, Сонь. Жду, что он свалит. А он точно свалит, я чувствую. Там у него серьезно – это я тоже чувствую, все это не просто так.

Но я продолжаю мечтать – итак, Ася с семьей уезжает в свою квартиру. Линка удачно выходит замуж. Да, очень удачно – за обеспеченного человека, конечно, с квартирой. Ну и валит туда, к нему. А?

Только Линка моя… Вряд ли она вообще выйдет замуж, кто ее возьмет, мою дуру? К тому же она так некрасива. Может быть, в этом причина ее говенного характера? Комплексы? Вполне возможно, зеркала еще не отменили. Ей не повезло – вылитый папик. Только папик ее как мужик был очень даже, а, Сонь? Ты же сама говорила: «Васильев – красаве́ц!» Ничего он был? Высокий, худощавый, поджарый, черноглазый, носастый – для мужика это плюс. Да, губы узковаты. Но это его не портило, правда? Фактурный он был мужичок, не зря же меня понесло. Так вот, Линка – копия своего папаши. Ко-пи-я! А с возрастом – еще больше. От меня ничего, от него – все, до деталей. Только в мужском варианте это прекрасно, а вот для девушки… Не совсем. Бедная Линка. Глаза маленькие, глубоко посаженные, чего уж там. Рот узкий. Нос… Да, и с этим не повезло, еще как. Тощая, голенастая цапля. Да, цапля на тонких ногах с большим клювом.

Мне так хочется ее утешить, сказать ей, что все поправимо. А уж сейчас-то – смешно говорить! Нос можно уменьшить, губы поддуть, широкие брови выщипать. Сделать хорошую стрижку и – вперед! Тощие в моде, худоногие – тоже. Если приложить усилия и добавить денег… Правда, с последним плохо – в смысле, с деньгами. Мне так хочется ее утешить!

Но разве можно все это сказать? Никогда. Я даже не представляю, чем это может закончиться. Скорее всего, она меня разорвет на мелкие части, спалит, уничтожит. Она же изо всех сил делает вид, что у нее все в порядке. Она самая красивая, самая умная и остроумная. Все от нее просто тащатся.

А на деле… Я слышала, как она ревет, наша железобетонная, наглая хамка. В подушку ревет.

Наверняка влюблена. Первая любовь – самое время. А он, наверное, не отвечает. Зачем ему наша некрасивая и ядовитая Линка? Разве любят таких, тем более в шестнадцать лет?

Вот и злится наша дурочка и всех ненавидит. И ее жалко, и себя. Всех, Соня, жалко! Маму – столько лет без движения. Аську – кажется, почти брошенную, с двумя детьми на руках, мал-мала, Линку-страшилку, нашего ежика. Нет, слишком мило, – нашего дикобраза.

И себя, Соня. Очень жалко себя. А ты говоришь – на море, на море, в тишину и на покой. Какой покой, Соня? Покой, как говорится…

Да, глупо я прожила свою жизнь. Очень глупо. Думала, что так и надо – заботиться обо всех, стать для них незаменимой. И что на выходе? А ничего. Одна пустота. А ведь ты мне говорила: «Пошли их всех подальше, Алька! И хоть чуть-чуть поживи для себя».

Ты у нас умная, Соня. В отличие от меня. Ты всегда жила для себя. И их, мужиков, использовала. И правильно делала! Здесь ведь два варианта, только два: или ты, или тебя.

Знаешь, когда я вспоминаю нашу молодость, нас троих, Ганку, тебя и себя, я отчетливо понимаю, что жизнь уже на излете и ничего хорошего в ней больше не будет. Все хорошее, лучшее, осталось там, далеко, за горизонтом, в нашей юности.

У всех разные судьбы. Ганкина – страшнее и не бывает. Такая умница, такая красавица и так бесславно ушла.

Ты говоришь – сама виновата. Да, это так. И все-таки судьба, Соня. Судьба.

Почему она так вцепилась в этого бородатого козла? Чем он ее покорил? Может, тем, что был первым? Не знаю. Как объяснить любовь?

Она же его очень любила, просто сгорала от этой любви. А наша бедная Ганка всегда как в омут. И еще часто думаю – надо было нам взять ее мальчика. Ну, не нам – мне. Это мучает меня все эти годы, всю мою жизнь. Я и тогда об этом думала, честное слово! Но испугалась, тоже честное слово. Я же трусиха, Соня. У меня тогда все было непросто – закончился Понаевский, я была разобрана на куски, помнишь? Торопливый первый брак – я так тогда спешила! Я спешила спастись. Понимала ведь, что погибаю. И тут же беременность – Аська. Потом эти жуткие роды, вечная нехватка денег, мамина операция, Аськины бесконечные хворобы – все в кучу и все как всегда. А тут еще этот ребенок – больной ребенок, чужой. Ганкин, но все равно чужой. Я уже все понимала, потому что у меня уже был свой. Как Ганка могла, думала я, как она могла так уйти и оставить его? На кого она рассчитывала? На нас? Наверное, да. Только на нас, больше не на кого. Я помню, как она однажды сказала, тихо так, полушепотом: «Алька, если что вдруг, не забудьте про Герку».