Валерий Айрапетян - Дядьки [сборник]

Пока баба Люся вытягивала в судорожных истериках деньги из моего дедушки, прошла еще неделя, в течение которой Налик, в качестве предупреждения, получил кирпичом по голове, отчего из левого уха у него потекла кровь, а вместе с нею и способность этого уха воспринимать всяческие звуки. Налика положили в госпиталь с диагнозом «открытая черепно-мозговая травма». Несмотря на силу удара, дурь из головы дяди Налика выбить не удалось, а вот обострить его психопатичность удалось очень хорошо.

Теперь, когда в госпитале к нему подходил врач интеллигентной наружности и справлялся о его здоровье, дядя Налик что есть силы орал:

— Пошел на х. й, козлина! На х. й!!! — после чего видавшего виды невропатолога сметало из палаты со второй космической скоростью.

Правда, спустя минуту в палату врывались откормленные парни, которые, усердно работая руками, расширяли диагноз моему родственнику, не оставляя без внимания даже его перебинтованную голову. После третьей воспитательной процедуры, когда отхаркивающийся кровью Налик загибался на полу, санитары заявили ему официальным басом, что если еще хотя бы раз они увидят еле улепетывающего по коридору доктора, то Налик найдет свой орган, на который он трижды посылал лечащего врача, на соседней койке. Такая перспектива остудила Налика, и в дальнейшем он посылал доктора лишь в мысленной форме, улыбаясь во весь рот и бешено вращая выпученными глазами.

— Неисправимый дебил! — констатировал врач и, пожимая плечами, покидал палату.

Выйдя же из палаты в пятый раз, лихорадочно оформил выписку, обозначив в эпикризе состояние моего дяди одним словом: «Здоров!»

Кое-как отслужив бесконечные два года, Наиль вернулся домой — ко всеобщему ликованию женщин и крайнему недовольству своего отца. Отгуляв дембель, всласть наспавшись и наевшись, дядя затосковал. Как привидение, тихо и безучастно он шастал по дому, от стены к стене, из угла в угол.

Побитый и надломленный, вспыльчивый и опустошенный, Налик впервые в жизни серьезно задумался о предназначении человека в этом мире. Логический строй мыслей, сохраненный со времен чтения книг, привел его к однозначному выводу: семья. Семья! Это понимание настигло его внезапно, как напоминающий о карточном долге удар кирпичом.

Что ж, надо жениться так надо…

Потирая от нетерпения руки, суетливая баба Люся принялась за сводничество. Какие только кандидатуры не были представлены вниманию Налика: угловатые пианистки, сбитые домохозяюшки, холодные девственницы, прыткие студентки, дочери завскладов, истинные армяночки, глядящие исключительно долу, строптивые амазонки, подавленные психотички, баптистки и атеистки, деревенские и городские, но никто из них не привлек внимания Налика, и, подобно Сципиону Африканскому, дядя остался тверд и неприступен.

Так проходили час за часом и день за днем.

Налик с завидным терпением предавался ничегонеделанию. Мозги его сладко блуждали в канабиноловых облаках, а былая венозная сеть, чудовищно и тревожно оплетавшая руки, переползла на голову и, точно Горгона Медуза, вздулась на лбу. К картам он не притрагивался, с завокзальными общался только лишь для галочки, чтобы поддерживать нужный в районе статус хулигана да время от времени покупать у них анашу.

В семье работал только дед, причем сразу на трех работах. Исполинское трудолюбие отца справедливо компенсировалось бездельем сына, который не понимал, на хрена ему гнуть в свои лучшие годы спину, когда отец так плодотворно и прибыльно трудится?!

Деду удавалось совмещать работу пожарного, районного депутата и помощника завскладом и, кроме того, содержать вышеупомянутую гостиницу в нижнем дворе. Патологическая честность, чувство иерархии и общее невежество делали его незаменимым работником на всех занимаемых им должностях. Гостиница, конечно, нарушала принципы социалистической морали, чьим верным апологетом был мой дед, но угрозы жены, которая заявила, что уйдет с детьми жить к соседям, если он прикроет эту лавочку, остужали пыл его гражданской совести.

Коллеги ценили деда.

Завскладом с легкой душой оставлял ему склад, если собирался провести три дня с любовницей на даче. Пожарные всегда рассчитывали на него в случае разговора с начальством, если, например, один из покорителей огня запивал и пропускал смену. Депутаты прониклись к нему уважением за нестяжательство и презрение ко всякому блату.

Однако бабка моя, ведшая домашнее хозяйство, в отличие от коллег мужа, с гораздо меньшим оптимизмом принимала его добродетели, клеймила простаком и недотепой. А прознав, что он отказался от «жигуленка», предложенного ему как депутату за смешные деньги, закатила супругу такую истерику, что выпады Налика сразу потеряли рейтинг в соседских сплетнях на добрый месяц.