Валерий Айрапетян - Дядьки [сборник]

Крит кипел в жаркой влаге, в воздухе гудела морская соль. За стенами аэропорта радостно разгоралась ночная курортная жизнь.

Из-за нерасторопного паспортного контроля образовалась очередь, мы замкнули ее хвост. Когда подошел наш черед, я широко улыбнулся кучерявому греческому пограничнику, получил удар в паспорт и вышел на улицу, в Грецию.

Нас встретила агент с табличкой нашего отеля.

— Марина! — представилась она так радостно, так рьяно заблестели ее глаза, так разошелся в улыбке рот, будто агент ждала встречи с нами всю свою жизнь.

Марина была похожа на стареющую дагестанскую женщину, черный костюм на ней усиливал сходство.

Нас погрузили в автобус — всего человек пятнадцать — и сказали, что скоро поедем. Через минут пять Марина запрыгнула на ступеньку и что-то протараторила по-гречески толстому водителю. Тот жирно кивнул, после чего мы тронулись с места, а я опять уснул.

Отель Pella Maria состоял из четырех этажей, с баром, столовой, бассейном и бильярдом на первом и жилыми номерами на остальных. С магистральной улицы — этого курортного Пикадилли с кучей магазинов — к отелю примыкало открытое кафе.

На ресепшен сидел молодой парень, похожий на мелированный аналог певца Витаса. «Стефан», — представился он. Я кивнул, а жена принялась выяснять у него на инглише, что тут да как. Когда оформление подошло к концу, Стефан с ошалело-счастливым видом выдал нам ключи от номера на четвертом этаже. В вознесшем нас маленьком зеркальном лифте пахло бассейном и спелыми арбузами.

Катя отворила дверь и вставила бирку от ключа в электрогнездо. Я везде включил свет, проверил работу кондиционера, спустил унитаз, открыл краны, врубил телик, вышел на балкон. Все работало исправно. Лера принялась прыгать по кроватям и тараторить: «Море, море, море…»

Мы быстренько разложили вещи, приняли душ и улеглись спать, чтобы выспаться к завтраку.

Завтрак проходил в гостиничной столовой размером с треть футбольного поля. Вдоль одной стены длинным рядом стояли столы с подносами, полными самой разнообразной еды. По сравнению со вчерашним днем я чувствовал себя олимпийцем, претендующим только на золото.

Аппетит мой разыгрался еще посреди ночи — тогда мне пришлось обмануть голод двумя литрами «Бон Аквы», — сейчас же я готов был слопать лошадь. Мне пришлось трижды подходить к стойке с подносами, чтобы наесться.

Тем временем отдыхающие прибывали, как звери на водопой. Толстые немки с дрессированными мужьями, расфуфыренные русские девушки (одна умудрилась надеть к завтраку вечернее платье), малахольные голландцы с красными вытянутыми лицами, длинноносые красивые чешки, инвалиды в колясках, пенсионеры всех стран — кого только не занесло сюда!

Среди броуновского движения входящих и выходящих я заметил мужчину с телом, не допускающим оптимизма. Он стоял в середине зала, неподвижный, как соляной столб, в джинсовых шортах, с осанкой человека, который последние тридцать лет ожидает удара по затылку. Врытый в пол взгляд и прилежно вытянутые по швам руки выдавали в нем индивида, готового послать все к чертям, включая себя самого. Есть люди, глядя на которых трудно представить их совокупляющимися. Этот был одним из этих.

Я стал наблюдать за ним, день за днем. Выраженный во всем его существе трагизм был так велик, что чувство обреченности всего сущего передавалось и мне.

Концентрация жизни, ее жадные до ощущений импульсы едва превозмогали в нем нулевой уровень. Бледно-розовая кожа, короткие идиотские усики, пришибленная походка, бессменные подростковые шортики — он походил на школьника, впавшего в депрессивный ступор. Ел он всегда один — и так обреченно, с такой невыносимой тоской в глазах, будто после трапезы его поволокут на виселицу.

Мне стало жаль его — такая жалость пронзает сердце, когда представляешь себя на месте бедолаги, — и я решил как-то скрасить его одиночество.

— Давай здороваться с ним, как иностранцы: нараспев, с улыбкой во весь рот, — сказал я жене.

Оказалось, что вид побитого жизнью иностранца, закованного в броню отчуждения, трогательно обжигал загрудки моей жены с первого брошенного на него взгляда.

— Давай, — согласилась она.

Мы поинтересовались у Стефана, откуда прибыл сей печальный субъект.

— Он восточный немец, — задумчиво ответил Стефан. — Странный он. Попросил меня поменять ему номер с видом на море на другой, выходящий на шумную задымленную улицу. Первый раз меня просят о таком…