Валерий Айрапетян - Дядьки [сборник]

После женитьбы, разрубив гордиев узел безбрачия, а с ним и зажатость в отношении женщин, дядя Гамлет наконец-таки вытащил голову из-за плеч, стал больше улыбаться, звучно смеяться и внятно шутить. Мучить меня он тоже перестал, и эта перемена, кажется, далась ему труднее всего. Однако погоняло «Чяна» и жалостливое «бедный мальчик» прикипели к Гамлету навсегда, но это, судя по всему, его совсем и не беспокоило.

Был дядя Арарат, с вечной ухмылкой на треугольном лице и глазами как у нашкодившего подростка. Этот всецело принадлежал к завокзальной шушере, страстно чтил кодекс и любил повторять, что «мужчина, отлизавший у женщины, автоматически приравнивается к пидорасу» — считая эту сентенцию нерушимым и базисным законом мироустройства. Все мужчины, включая заядлых любителей орального секса, решительно кивали, дополняя коротким: «Базара нет, брат».

Однажды, накурившись в кругу завокзальных барыг, которые непременно собирались после этого под старым тополем и сидели на корточках, дядя Ара задел проходящего мимо пьяного мужика издевательским замечанием по поводу расстегнутой у того на брюках ширинки. Петлявший тип ответил что-то про «поссать». Моему дядьке, одурманенному перекуром, послышалось «пососать», причем в контексте просьбы со стороны пьянчуги. Этого оскорбления дядя Ара стерпеть не мог и что есть мочи въехал ногой в живот и в без того неустойчивого гражданина. Тот честно упал, потом встал, подтянул штаны и засеменил дальше. Когда южные сумерки уже поглотили город, а раскумаренные очередным косяком парни совсем забыли об алкаше с нечеткой дикцией и распахнутой матней и неуправляемо предавались смеху, появился он. Все еще петляя, но уже уверенней переставляя ноги, подошел к ним и встал. Облитый лунным светом, он походил на призрак.

— Тебе что, еще впиздячить? — лыбясь в его сторону, оскалился дядя Арик.

Тот ничего не ответил и продолжал стоять.

— Молчание — знак согласия, — ввернул кто-то из завокзальных и хмыкнул.

Дядя Арарат расшифровал эту фразу как инструкцию к действию и плотно подошел к молчуну, чтобы красиво исполнить апперкот. Когда Арарат слегка присел, намереваясь всадить неприятелю крюка, недвижный призрак рывком выбросил вперед руку, прочертил короткую горизонтальную линию и также рывком вернул ее на место, после чего что есть силы убежал. Наблюдавшие все это в замедленном действии обкуренные ребята подумали, что алкаш «зассал» повторного удара и потому слинял. Но вскоре им пришлось передумать. Обернувшийся на полусогнутых, Арарат, еле волоча ноги, пер к ним и что-то прижимал к животу. Когда он подошел ближе, завокзальная крутизна вмиг протрезвела. В трясущихся ладонях моего дядьки подрагивали сизые петли кишок, омываемые хлещущей кровью, черной в брызгах лунного света. Благо среди обкурышей сновали шустрики, которые быстро нашли машину, закинули стонущего Ару на заднее сидение и доставили в больницу.

Через три часа хирургического вмешательства подлатанного Арарата перевели в реанимацию. Из прежде вспоротого и уже зашитого живота торчали дренажные трубки — для оттока сукровицы. Спустя неделю Арика перевели в отдельную палату — дядя Лева вышел на главврача больницы, одарив того заверениями в дружбе и ящиком коньяка.

Завокзальные считали позорным идти на контакт со следствием, поэтому, когда в палате Арика всплыл следак, резаный пациент вовсю шел в отказку, уверяя, что не знает, кто его пырнул, и вообще, он плохо себя чувствует и ему тяжело говорить. И не соврал ведь: алкаша с тонким чувством собственного достоинства и вправду никто знать не знал. Так дело и зависло глухарем, а Арик уверенно пошел на поправку.

Видимо, природа одарила его чудесным иммунитетом, раз через месяц после этой резни он все так же горячо проповедовал низкую мораль оральных ласк, стоя в центре внимающих ему пацанов. Авторитет Арика как охранителя нерушимых правил завокзального устава рос день ото дня. Только длилось это недолго…

На одной вечеринке, организованной сыном директора овощной базы на родительской даче, пока те окультуривались в Ленинграде (самом почитаемом всеми советскими людьми городе), Арарат совершил непростительную небрежность, изничтожившую идеологический пафос его лозунгов, а заодно и его авторитет.

Накупили вина, коньяка, еды и травки — для пущего веселья. Молодежи собралось человек двадцать. Женская половина гостей была представлена в основном студентками, которых дядя Адо пригласил по настоятельной просьбе «уважаемых пацанов». Арендовав у моей матери очки, дядя Адольф продолжал обрушивать на студенток пудовые гири вызубренных премудростей. Те в свою очередь не задумываясь впивались в его улыбчивый рот и спешно уводили в свободную комнату. Дядя Налик в это время отчаянно резался в «секу» в армейских казармах.