Сергей Новиков - Не здесь и не сейчас

«Ничего, если я поговорю о себе? — читал он в очередном письме. — Я довольна собой. Впрочем, эту фразу я говорю несколько реже, чем обратную, но когда я читаю твои письма — я довольна собой. Ведь я лишь повторяю твою оценку, не так ли? Точнее, я её понимаю, а потом оцениваю себя сама. Можно эти строчки понять весьма грубо, тем более что жизнь среди грубости и страха на грубость и толкает. Но я прекрасно знаю себе цену, и предпочитаю сказать об этом прямо, нежели криво. Никто не может отрицать, что то, что хорошо, — хорошо, и наоборот. Хорошее и плохое гораздо проще различить, чем кажется, надо только этого хотеть. Поскольку человек привык стесняться плохого в себе, то в виде компенсации он стесняется и хорошего, короче, стесняется вообще. Я не хочу стесняться, причём, не только своего отрицательного (якобы самокритичность), но и своего положительного (якобы самовлюблённость). Когда человек стесняется только одной своей части, хорошей — его считают безнравственным, когда обеих — его не замечают. Я предпочитаю нечто среднее, чего и тебе от души желаю».

Он не замечал ни самодовольства, напрочь отсутствовавшего у той Станиславы, по которой он тосковал, ни пафосной пустоты словесных штампов, призванных изобразить философию с психологией. Читая подобные пассажи, он понимал только одно: ему снова отказали. Каждое её письмо запускало один и тот же цикл переживаний. Начиналось всё с гнева, потом следовало окончательное и бесповоротное решение забыть навсегда, после которого Макс проводил несколько дней в эйфории, вызванной ожиданием идеальной девушки для новой большой-чистой любви: ведь такая девушка просто не могла не появиться после того, как Макс решил, что место для неё теперь вакантно. Девушка либо не появлялась вообще, либо оказывалась обманувшей надежды фальшивкой, и эйфория сменялась опустошением. Пустоту он заполнял воспоминаниями о прекрасной истории, случившейся с ним летом, и как-то незаметно для себя снова начинал верить, что возращение в Эдем (то есть возобновление романа со Станиславой) зависит только от него. С детства им твёрдо были усвоены установки в духе «кто хочет — тот добьётся», поэтому заканчивался цикл самоедскими укорами, что плохо хотел, мало прикладывал усилий и вообще пока не заслужил.

Именно на этой стадии переживаний Максу привалили шальные деньги от интеллигентного московского бандита, и он начал фантазировать, как приедет к Станиславе с охапкой цветов, как она оттает и с улыбкой процитирует то, что он читал ей в одну из июньских ночей: «Никогда не просить прощения… Не разговаривать. Посылать цветы. Без письма. Только цветы. Они всё покрывают. Даже могилы.» [51] Реплика Готфрида Ленца из романа Э. М. Ремарка «Три товарища». , после чего всё у них станет, ещё лучше, чем летом.

Он снял номер в гостинице, оставил там купленный за три тысячи ликёр «Амаретто Дисаронно» и лёгкую закуску — бананы, виноград, шоколад. Потратив остатки денег на взятку горничной за гостя в номере после 23.00 [52] В 1992 году в гостиницах ещё действовали советские правила, которые запрещали гостям постояльцев оставаться в номере после 23.00. и пятнадцать крупных пурпурных роз, он отправился в общежитие медиков, где Станиславу приютил кто-то из многочисленных знакомых её брата.

Максим боялся обнаружить её проживающей в одной квартире с какими-нибудь «просто друзьями» вроде тех, у которых она летом курила марихуану, но квартира оказалась женской. Правда, на кухне по-хозяйски развалился одетый в домашнее тип, который смотрел на Макса с откровенной неприязнью. Станислава попросила типа найти вазу для цветов, и Макс едва не сошёл с ума, пытаясь понять, к кому можно обратиться с подобной просьбой — к любовнику, который не станет ревновать к такой мелочи, или к поклоннику, которому ревность только на пользу. Тип вышел, они остались вдвоём. Со времени их последней встречи Станислава заметно располнела, и первые её слова были комментарием к данному факту:

— Я на днях подумала: согласилась бы я стать такой же толстой, как Монсерат [53] Монсерат Кабалье, звезда мировой оперной сцены. В дуэте с ней Фредди Меркьюри записал альбом «Barcelona». , но чтоб за это я могла так же близко, как она, общаться с Фредди? И, знаешь, я бы согласилась. Если Фредди тебя боготворит, если ты сама можешь быть так близко к нему, каждый день разговаривать, и даже обнимать его, то не важно, насколько ты толстая. Ну, а раз Фредди больше нет, то это тем более не важно.