Наталья Елизарова - Жмых

— И как ты собираешься мне помешать? Процитируешь Декларацию прав человека?.. Будет нужно — я тебя к нему за волосы оттащу!

Её глаза блеснули демоническим огнём: я на мгновение явственно ощутила присутствие Антонио.

— Ты ведёшь себя, как бандерша! — сжав кулаки, закричала она.

Я влепила ей пощёчину.

Широко раскрыв глаза, будто впервые меня увидела, она истерически завизжала, как делала в детстве, когда не получала того, чего хотела:

— Бандерша! Бандерша!.. Сводня!..

Дальнейшие препирательства были бесполезны. Я вышла из комнаты, закрыв двери на ключ. Тереза и опомниться не успела, как оказалась в западне. Она запоздало бросилась к двери, застучала по ней кулаками: «Ненавижу тебя!.. Никогда тебе этого не прощу!..». Чтобы не слышать её рыданий, я уехала в банк… У меня не было ни малейших сомнений в том, что я поступаю правильно, пытаясь устроить судьбу дочери именно таким образом. Если я сейчас собственноручно не позабочусь о её замужестве, со временем она себе такое убожество из богемной среды найдёт, что придётся только локти кусать. Я вдоволь насмотрелась на весь этот сброд, когда жила вместе с её отцом. Нетрудно представить, что произойдёт, если она спутается с кем-нибудь из проходимцев-художников. Всё моё состояние, если, не дай бог, со мной что-нибудь случится, пойдёт по ветру в первый же год…

Вечером, отправившись к Терезе, чтобы ещё раз попытаться её вразумить, я обнаружила лишь пустую комнату: сомнений не было, девчонка сбежала!.. Сделать это без посторонней помощи она, конечно же, не могла.

Без лишних церемоний я вломилась в спальню Гуги. Для его жены, читавшей книгу в постели, это вторжение, видимо, было настолько резким и неожиданным, что она испуганно вскрикнула и инстинктивно заслонила рукой колыбельку с шёлковыми занавесочками, стоявшую вплотную к супружеской кровати; эта парочка, что ни год, плодила по ребёнку, поэтому к настоящему времени у моих так называемых родственничков их было уже пятеро. Подлец Гуга спокойно выплыл из душевой комнаты в лиловом шёлковом халате, с влажным махровым полотенцем на шее; увидев меня, невозмутимо поприветствовал лёгким поклоном и со своей обычной иронией произнёс:

— Вы пришли пожелать нам с Кларой и малышкой Аниньей доброй ночи? Очень любезно, дорогая сестрица.

— Пожалуйста, Клара, выйди за дверь, нам нужно обсудить с твоим супругом одно важное дело! — отрывисто бросила я.

— Что случилось? — встревожено проговорила женщина; в эту минуту её лицо приняло какое-то тупое выражение: полуоткрытый рот, тусклые, сонные глаза. Кажется, она собиралась вмешаться в разговор. Этого ещё не доставало. Я с трудом сдержалась, чтобы как-нибудь её не обозвать.

— Прошу тебя, мой ангел, это разговор между братом и сестрой, — попросил «братец».

Когда она, взяв ребёнка на руки, вышла, я готова была разорвать Гугу на части.

— Где Тереза?

Меланхолично пожав плечами, он воздел руки к потолку:

— Возвращается в Европу. Думаю, как раз сейчас в это время она парит, как птица, в небе Атлантики…

— Сукин сын!.. — я кинулась на него с кулаками.

Опешив, он не сразу успел заслониться, и мне удалось пару раз черкануть ногтями по его физиономии: на ней тотчас же вспыхнули длинные багровые полоски.

— Я раздавлю тебя, как паука!.. — горланила я, стараясь дотянуться до прикрытого полотенцем горла, но он уворачивался, и тогда я, схватив полотенце за концы, стянула их на его шее.

Пытаясь вырваться, он толкнул меня на туалетный столик: тут же, дребезжа, разлетелись по сторонам безделушки Клары, со звоном грохнулась хрустальная ваза. Падая, я увлекла Гугу за собой. Мы сцепились, как две взбесившиеся маракажи [129] Дикие бразильские кошки. , и нанося друг другу ожесточённые удары, принялись кататься по полу… Почувствовав, как в спину впился осколок стекла, я взвыла от боли. Воспользовавшись моим замешательством, он вскочил на ноги и отбежал в угол комнаты.

— Ей-богу, вы спятили… — тяжело дыша, пробормотал он и осторожно начал ощупывать шею. — Вы могли меня убить!..

Цепляясь за стены трясущимися пальцами, я с трудом поднялась.

— Ты пожалеешь, что пошёл против меня!..

Оттерев со щеки кровь, он криво усмехнулся.

— Возможно, я о чём-то и пожалею, но не об этом… — достав из коробки сигару, неторопливо обрезал её, медленно, со вкусом, раскурил: похоже, к нему уже вернулось привычное самообладание; меня же, напротив, колотила нервная дрожь. — Если я что-то путного и сделал в своей жизни, так это то, что не дал вам сломать жизнь этой бедной девочке…