Дарья Верясова - Муляка [две повести]

— Ааа… где вас можно почитать? — его пышные усы задёргались от смущения.

Я перечислила.

Он расплылся в улыбке и спросил:

— А как ваше имя?

Я назвалась.

Мент зацвёл майской розой:

— Да-да, что-то слышал!

И ушёл.

Я пересказываю эту историю Олегу и смеюсь. Он же принимается меня ругать:

— Напрасно ты ходишь на митинги. Чего доброго, угодишь в мясорубку!

Олег уверен, что рано или поздно дело дойдёт до баррикад и уличных боёв. Также он почему-то уверен, что я завсегдатай политических сходок.

— Послушай, — говорю, — а ты вообще в курсе, как я живу?

Но он уже начал поучительную историю и не обращает на мой возглас никакого внимания.

— Я тоже в молодости хотел изменить мир. И на митинги ходил, пока не понял, что всё бесполезно. А в девяносто третьем меня ОМОНовец к асфальту автоматом прижал, и я решил, что лучше посижу дома.

— За террориста принял?

— Нет. От снайпера спасал — тот на чердаке засел. Потом снайпера всё-таки взяли, из здания вывели, а до машины уже не дотащили — народ его в клочья разорвал. На Арбате, кстати, дело было.

— А в девяносто первом ты где был? — интересуюсь я. История про девяносто первый уже сидит у меня в печёнках.

Олег не улавливает насмешки.

— В отпуске! — это шутка, приходится вежливо улыбнуться в ответ. — Бухал у друзей на даче. В Москву вернулись под вечер, часа через три закончилась водка. Мы пошли искать таксиста, тогда только у них можно было ночью водку приобрести. Вышли на улицу, а там — ни души. До перекрёстка дотопали, смотрим, овощная палатка, фрукты-овощи лежат, арбузов куча, а хозяев нет. Постояли, подождали — тишина. Так мы набрали сколько могли унести — и домой. Ходок пять за ночь сделали. Арбузов штук двадцать притащили, персиков, винограда, слив уйму. Только утром узнали про введение комендантского часа и поняли, почему людей на улице не было. А ведь нас в ту ночь вполне могли пристрелить.

Он делает вид человека, который чудом избежал гибели, а теперь вспоминает боевую юность.

— Орден-то дали?

Он видит, что я не впечатлена, откручивает крышку бутылки и протягивает мне. Мы у подножья памятника Блоку, я перешагиваю газон, тянусь и чокаюсь с бронзовой ногой классика. Его печальное блестящее от дождя лицо говорит мне, что ещё не такие номера откалывали здесь пьяные поэты, и что глаза бы его на нас не глядели.

— В том доме, — кивает Олег на многоэтажку, — жил Папанов. Если ты, конечно, знаешь, кто это.

Ему тоже хочется говорить гадости, и я обрадована — мы нашли тему для беседы.

— Знаю-знаю! Когда ты окончательно постареешь, ты будешь на него похож.

— Не доживу! — вздыхает Олег, прижимает бутылку к губам и запрокидывает голову.

Когда мы покидаем Блока, вместо дождя начинает идти снег. Мелкий и несерьёзный, а потому холодный. Я из дурного упрямства продолжаю идти без шапки. Олег, не обращая на меня внимания, плотнее натягивает кепку, и я злюсь на него ещё больше.

— А я, кажется, влюбилась, — я по-женски пытаюсь хоть чем-нибудь его пронять.

— Ты потому сегодня такая ошеломлённая? — участливо интересуется Олег. — У него ночевала?

Он не впечатлён, и настроение у меня портится окончательно:

— А тебе совершенно безразлично?!

— Нет, что ты! — Олег принимает серьёзный вид. — И кто же он?

— Так, — отвечаю, — один знакомый.

— Хомяков? — допытывается Олег.

— Сдурел?

— А разве у вас не роман?

— Нет, — отвечаю, — у нас алкогольное братство.

Хомяков — человек контрастов, к нему я отношусь с интригующей смесью уважения и отвращения. Первое чувство вызвано его чрезвычайным интеллектом, второе — невыносимым поведением. Хомяков способен рассуждать о философии Канта, и тут же забраться в мусорный бак и заорать матерную националистическую кричалку. Он зарабатывает хорошие деньги, но покупает самую дешёвую водку — не из жадности, но от странного чувства самобичевания. Эту же самую водку он может запить дорогим вином и залакировать пивом, при этом вполне вменяемо анализируя классическую поэзию и пафосно негодуя на алкоголизм современников. И что хуже всего, он мне понятен во всех проявлениях — я такая же, только девочка. Поэтому мы дружим.

Олег полгода назад, весной, видел нас вместе с Хомяковым на посиделках после презентации очередной поэтической книжки. Что это был за поэт, каковы были его стихи, хоть убей, не вспомню. Но по окончании вечера мы отправились в кафе — Хомяков жаждал покормить бедного студента, то есть меня, к тому же, ему необходимо было обсудить общее дело с кем-то уже там сидящим.