Лия Киргетова - L

Каждые отношения для меня заканчивались гораздо раньше, чем это происходило формально. Они ломались именно в эти моменты — когда уже не хочется ни говорить, ни слушать, ни ссориться, ни мириться, когда ты — планета, и этот человек напротив — планета, и разность, чужесть, непересекаемость не просто очевидна, а непреодолима.

Сначала ты веришь, что у вас есть общий вектор, общее «мы». И будущее мечтается совместным, планы взаимозависимы, и так остро скучается, когда — не рядом, и сумасшедшее счастье, когда — вот, можно дотронуться в любой момент.

А потом — дни, месяцы или годы пролетели — момент слома. Он страшен особенно тем, что теряется вера в «мы». А терять ее не хочется, поэтому, зачастую, мы плотненько заматываем глаза, чтобы не видеть. И заклеиваем уши пластырем, чтобы не слышать. Неумелую или слишком гладкую ложь, хамство, пренебрежение, эгоизм, трусость, подлость. Так не хочется расставаться с иллюзией «мы». Но внутри возникает противоречие: этот человек мне врет, врет, глядя в глаза, а я не могу бесконечно носить на ушах слитки золотой лапши. Или: трусость — это качество, которое я никогда не смогу принять в партнере. Или: я не могу позволить так по-хамски со мной разговаривать.

Конфликты, чаще всего, улаживаются, заминаются, возмущение откатывает после прилива закономерным отливом, море вновь становится гладким, как глянцевая обложка, но меня поражает больше всего именно что-то в нас, тех, кто закрывает глаза. Просто из-за нежелания брать ответственность за решение на себя, из-за — в конечном итоге — страха остаться одному, отказаться от выстроенных замков на песке — теоретических моделей общего будущего. Поэтому легче назвать трусость осторожностью — хамство — нервным срывом из-за проблем на работе, обман — неудачной попыткой чего-то там…

Сначала эти детали копятся на дальней полке сознания. Но, рано или поздно, наступает тот самый момент, когда еще вчера, да что там — еще час назад ты себя мыслишь чьей-то половиной, как любящий, любимый, как часть целого… Но вот ты сидишь — в двадцать лет на матрасе на полу, или замираешь, в тридцать пять, сдерживая слезы, над раковиной в ванной комнате, бессмысленно наблюдая за тонкой струей воды, или бежишь по улице в пятьдесят, пытаясь вдохнуть немножко больше воздуха сжавшимся, перехваченным невидимой петлей нервного удушья, горлом, бежишь, куда глаза глядят, и неотвратимо подступает понимание одного короткого: это — все. Дальше — бесполезно.

Даже если все снова, каким-то чудом, вернется на старые места, если все непрощенное простится, этот момент потери веры в «мы» — он самый главный. После него, обычно, наступает агония. И многие так и продолжают жить в этой агонии, мотивируя такой неприятный компромисс разными там необходимостями, привычками, страхами или материальными соображениями. В любом случае, — после этого момента отношения, — знак равно — деградация.

А вот и нужная станция. Выход. Он все-таки есть, выход наружу. Нужно учиться жить без нее. Без Женьки.

Впервые решение было таким нелегким. Раньше в своих отношениях я всегда доходила до той грани, когда расставание кажется совершенно логичным и естественным, когда проходят все чувства, когда теряется любой смысл быть вместе.

Но на этот раз все было не так. Как уместить в голове столь противоречивые доводы? Да, я люблю этого человека. Да, я бы не хотела быть ни с кем другим.

Но! И после этого «но» какая-то часть души, блуждающая жестким комком в глубине тела, где-то между грудью и горлом, сжимается и не дает выдохнуть. Но. Я хочу уйти. Я хочу никогда больше не видеть ее. Я не могу больше. Что это? Как разобраться в себе? Прежде, чем принять решение, я хочу понять — почему? Какие причины? Это чувство — как давление ультразвука на барабанные перепонки — неслышно, но — вот, смотри же — кровь течет из ушей. Напряжение.

Такие близкие еще полчаса назад, мы моментально оказываемся на расстоянии многих световых лет друг от друга. Любая искра сразу же приводит к мощному взрыву, каждая фраза может оказаться поводом, зеленой сигнальной ракетой, оповещающей о начале атаки. Чувствую себя не атакующей. Наоборот. И мои защитные укрепления слабы. Я почти безропотно сдаю позиции, как новичок в шахматной партии с опытным гроссмейстером.

В голове безостановочно идет внутренний диалог, в котором я спорю, объясняю, пытаюсь найти компромисс, защищаюсь, уклоняюсь. Безмолвная война, игра теней в пустом театре. Но, по законам любой войны, рано или поздно наступает истощение. Одни и те же взаимные упреки. Сначала высказываемые, теперь плавающие в ведре молчания, как утопленные котята.