– Где Морозова? – спросил отец.
– Морозова? – деланно удивился Вадим. – Не знаю… Не видел. Это у тебя надо спросить, где ходят ночами твои подчиненные.
Он устало потянулся, протер кулаками красные от бессонницы глаза. «Может, зря я запаниковал? – вдруг подумал Смоленский. – Похоже, ничего у них и не было».
– Ладно, – примирительно сказал Вилор Петрович, – бери топор – и на трассу, нечего дурака валять.
От лагеря по трассе уже потянулись рубщики и геодезисты.
– Да, – спохватился Вилор Петрович, – чтобы я тебя не искал по всему Уралу, скажи точно, где ты будешь ночевать: здесь или в лагере.
– В Ленинграде, – заявил Вадим и сел. – Это уже вполне определенно.
Часы Вадима несколько секунд стучали размеренно и четко, но потом на трассе пронзительно затрещала мотопила и ударили топоры.
– Наработался? – усмехнулся отец. – Клюнул тебя петух жареный?
– Клюнул, – согласился Вадим. – И я его тоже клюнул.
– Зря только год потерял… – проворчал Смоленский. – Давай теперь за учебники. Через месяц на экзамены ехать. Я скажу Скляру, чтобы тебя реечником перевел, там времени побольше…
– Ты не понял, отец, – поморщился Вадим, – я уезжаю в Ленинград скоро, может быть, сегодня. А учебники можешь отдать Афонину, он поступать собирается, если не врет.
За спиной Смоленского с хрястом легло первое сваленное дерево, земля слегка дрогнула, чаще застучали топоры. И вдруг сквозь шум раздался звонкий голос Женьки Морозовой.
– Э-эй! Афоня! Ты что, ослеп?.. Я тебе влево показываю!
– Поеду в Ленинград, – облегченно вздохнув, повторил Вадим, – теперь со спокойной душой пойду в армию. В армии порядок, дисциплина… Свой долг перед тобой я выполнил. Кончишь эту трассу – поедешь на Тунгуску петь свою лебединую песню… А я оставаться здесь не могу.
Он встал, подхватил часы, брякнувшие маятником, и, обойдя Смоленского, направился к проселку.
Весь день Смоленский не находил себе места. Сразу же после разговора с сыном он поехал на второй участок трассы, бесцельно послонялся там по просеке целый час, мысленно продолжая этот разговор, и стискивал зубы, вспоминая дерзости Вадима. Потом что-то кольнуло – Вадим отправился пешком в лагерь, неспавший и голодный. А вдруг что с ним случится? Может быть, уже случилось? Не раз на трассе, да и на проселке видели медвежьи следы… Смоленский почти бегом вернулся на проселок, разбудил придремавшего на солнце Самойлова.
– Поехали!
Машину трясло на ухабах, гремела и каталась по кузову пустая бензиновая бочка, крупные пауты бились о ветровое стекло. Когда проскочили мимо первого участка, на густой пыли дороги Смоленский заметил одинокую цепочку человеческих следов. Вадим разулся и шагал босиком, размашисто, без остановок. И оттого, как с расстоянием шаг не уменьшался, а казалось, наоборот, креп, Смоленский ощутил вдруг резкий прилив негодования и злости к Вадиму.
– Поворачивай! – скомандовал он Самойлову. – Пусть немного промнется. Может быть, спесь эта вылетит!
– Чего мы туда-сюда мотаемся? – спросил Самойлов. – Что опять стряслось-то?
– Да понимаешь, Вадим закуролесил. – Смоленскому вдруг захотелось рассказать обо всем. – Тут и так хлопот до ушей, успевай только разворачиваться…
Однако он здесь же замолчал, почувствовал, что сейчас станет жаловаться, и от этого чувства сделалось еще тошнее.
– Ничего, пройдет, – успокоил Самойлов, – покуролесит да образумится. Горячая молодежь нынче, нервы у всех порченые… Чуть слово поперек, так сразу на дыбы…
После обеда Смоленский отправился пешком на створ мостового перехода, и по дороге ему пришла мысль: а что, если оставить Вадима в покое? Пусть живет как знает, пусть идет в армию, женится, пусть делает что захочет. Сколько с ним можно возиться? С пятого класса каждое лето Смоленский брал Вадима в поле. Жена часто болела, уезжала лечиться, оставлять было не с кем. Вадиму нравилось путешествовать, обычно после Нового года он уже начинал проситься на изыскания сам, расспрашивал, интересовался. А с восьмого класса стал работать, сначала при кухне, затем бегал по трассе с рейкой. Смоленский постепенно настраивал его на горный институт, да и убеждать-то особо не приходилось. До окончания школы сомнений у Вадима не было. В лето, когда он должен был поступать, Смоленский работал уже здесь, на трассе к бокситовому месторождению, а Вадим остался в Ленинграде сдавать экзамены. Телеграммы от него Смоленский так и не дождался. Вместо нее пришло письмо от матери: Вадим сдал один экзамен на четверку, а остальные сдавать не пошел. Скоро написал и сам Вадим, просился приехать на изыскания, путано объяснял причины, как оказалось потом – врал. В это время у него и появилась Ленка…
Читать дальше