Я слушал Анастасию Прокопьевну, и мне начало казаться, что эта изба с печью, рубанки, пилы, топоры и долота – все напоминает вещи, найденные на раскопках. Но инструмент, который я держал в руках, еще годился для работы, он хранил еще следы рук владельца, он был живой!
– Война кончилась, и у деда Родионьки будто что отобрали, – рассказывала Анастасия Прокопьевна. – Года два еще подержался и незаметно зачах, заболел и убрался. Напоследок курган вот оставил… В подолах землю таскали. Сказывал, что все курганы эти бабы насыпали. Как случится на земле большая война, так и насыпают… Дерево-то гниет, камень рушится, а земля никуда не девается… Как помер он, бабка Лампея – набожная старуха – по деревне слух пустила, будто святой он был, дед Родионька. В церкву бегала за двести верст, просила, чтоб святым объявили и везде записали. Память, мол, будет… А какой он святой? Ну… В церкве отказали. Пил-курил, матерился, как сапожник, говорили, в молодости ни одной юбки не пропускал. Может, оттого и знал, чем бабу утешить… Память-то, вишь, тут надо держать. – Она притронулась рукой к своей груди. – Если тут ее нету – нигде нету. Хоть в святые запиши – нету, хоть крест поставь, хоть курган насыпь… Это все как узелки на память только, а умер человек, и узелок развязался. Ты-то вот уже и копать приехал… Я потому-то и рассказываю всем, может, и останется какая память… Геологи приезжали – рассказывала, потом еще какие-то, птичек ловили…
Мне хотелось успокоить ее, пообещать, что память непременно останется, что мы запомним трагедию Еранского и скажем о ней детям и внукам. Но какой она будет, эта память?
Мы уже заканчивали оббивать гроб, когда прибежала возбужденная, растрепанная Груня.
– Слышь-ка, Прокопьевна, с Фроськой-то неладное творится! – с ходу выпалила она. – Ходит как завороженная, а теперя в лес подалась. Толмачит, толмачит про Григория… Может, за доктором съездить, пускай укол поставит. В тот же раз полегчало ей…
Она вдруг подбежала ко мне и вырвала из руки молоток, визгливо крикнула:
– Это все вы, вы виноваты! Приехали, перебулгачили!..
– Ну-ка не ори, – властно оборвала ее Анастасия Прокопьевна. – Не виноваты они… Мало ли к нам ездило-то? Фросю найди и отведи ее к Лычихе. Она возле Дарьи присмиреет…
– Да она же не буянит! В том-то и дело! – Груня отчаянно взмахнула руками. – Так бы связали да в кладовку… Может, за доктором, а?
– Все разно отведи к Дарье, – повторила Анастасия Прокопьевна. – Пускай возле побудет. А я сейчас закончу здесь и приду…
Груня собрала волосы, скрутила их в жидкий пучок на затылке и, озлобленно дернув плечами, шагнула к двери.
– Не обижайся на нее, Павел, – тихо сказала Анастасия Прокопьевна, – мы все тута немножко больные. Память мучает. А вы приехали и разбередили ее… Мы-то жили пока тихонько, поминали, ходили па курган. Люди, бывало, посмеивались, это которые в войну тута не жили. А нам хорошо было, ходили…
– Мы ни в коем случае не тронем вашего кургана, – твердо пообещал я.
– Нашего? – Анастасия Прокопьевна отчего-то виновато, снизу вверх поглядела мне в лицо. – А остальные как же?..
Что мне было сказать? Что мы откажемся от раскопок?
– Мы-то за всеми ухаживаем, могилы ведь, люди похоронены, – она ждала поддержки, – жили тоже… гибли. Пожалеть бы, а?.. Выходит, когда мы поумираем все, тоже кто-нибудь приедет и наш курган разроет?
Я не нашел что сказать ей. Хорошо начатый разговор угас, а мне все еще хотелось слушать ее неторопливый, чуть печальный рассказ. Молча мы обтянули гроб лежалым, в пятнах и нафталине, сукном, после чего Анастасия Прокопьевна взяла метлу и стала сметать стружки. Я вынес гроб на крыльцо и прислонил его к стене. На этом моя помощь еранским жителям кончалась, и я опять становился чужим здесь человеком.
– Ага, гробовщик? – Бычихин шагал к домику Родиона Тимофеевича, перескочив невысокий забор школы. Остальные ребята были на улице.
– Мы уже на поиски бросились, – говорил Сергей. – Ну, как успехи похода?
Мы зашли в пыльную, пропахшую мышами и плесенью школу и расселись по уцелевшим партам. Солнце висело над горизонтом, и на закопченных стенах класса лежали красные пятна света. От меня ждали отчета о визите к Крапивину. Бычнхин, видимо, успел посвятить ребят в нашу с ним идею установить памятник, и теперь они ждали результата.
Ждал Иван Шкуматов, исподлобья поглядывал на меня, и ждал Стас Кареев, привычно царапая что-то на крышке парты. И только Алена, выставив руки в пучок света, пыталась изобразить на стене прыгающего зайца и казалась безучастной.
Читать дальше