Дебора Леви - Горячее молоко

Жутко хочется нашего фирменного кофе.

Подсобка «Кофе-хауса» — дворец по сравнению со спальней в Афинах. Если Дэн теперь спит на моей постели, перепачканной чернилами, значит, он, наверное, каждое утро смотрит на цитату из Маргарет Мид, написанную маркером на стене? Вполне возможно, что кофейня сама по себе — это уже полевое исследование, которое всю дорогу было у меня перед носом.

Александра, не унимаясь, разглагольствует о возможной реакции биржевых рынков на вероятность развала Европы. Потом вдруг спрашивает, скучает ли по мне мама.

— Надеюсь, что нет.

При этих словах она помрачнела.

— А по тебе мама скучает, Александра?

— Надеюсь, что да.

— У тебя в брюссельском банке отдельный кабинет?

— Да, и кроме того, там три льготные столовые, да и отпуск по уходу за ребенком оформлен на выгодных условиях.

— А ты могла бы выйти на забастовку?

— В таких случаях положено в письменной форме уведомить работодателя. Ты что, антикапиталистка?

Конечно, ей хочется, чтобы дочь мужа от первого брака была анти-все-на-свете, поэтому я не утруждаю себя ответом. Александра вместе с мужем и ребенком поднялась на океанский лайнер, а я плыву совсем в другую сторону на утлом челноке.

Она говорит, что получает пятипроцентное бюджетное пособие на семью, поскольку является основным кормильцем. А у меня даже дома своего нет, только мамин.

— Твоя мама все еще любит папу?

— Отец никогда не поступается своими интересами, — отвечаю я.

Уставилась на меня как на сумасшедшую. Потом смеется.

— А почему он должен поступаться своими интересами?

С дерева над балконом спрыгнула белка и глазеет сквозь закрытое окно. Что она видит? Не иначе как три поколения одной семьи.

Почему отец должен поступаться своими интересами? Александра произнесла эти слова с большой легкостью, но все же вопрос ее порывом ветра пронесся над синей обивкой уютного дивана. Даже белку сдуло с дерева. А я поступаюсь своими интересами? Откинувшись на спинку дивана и заложив руки за голову, вытягиваю ноги. На мне шорты и желтый шелковый топ — подарок Ингрид. Александра пытается прочесть голубую надпись, вышитую над левой грудью. Сощурив глаз, тот, что поменьше, она шевелит губами и беззвучно произносит «Обесславленная». Хмурится — как видно, не понимает его значения, но стесняется спросить перевод.

Захлопав в ладоши, она прогнала белку.

У Александры — карьера, состоятельный зрелый муж и ребенок. Полагаю, что есть брачный контракт: за ней половина роскошной квартиры в дорогом районе и доля в судоходном бизнесе отца. Она верит в какого-нибудь бога. А я что? Живу не пойми как временной жизнью, в хибаре на краю деревни. Что мешало мне начать строительство двухэтажного коттеджа в центре?

Ни бог, ни мой отец не вписываются в сюжет моей жизни.

Я вся из себя — антисюжет.

Когда я молча проговорила эти слова, уверенности у меня поубавилось. Отец определенно вписывается в космологию моей экранной заставки. Тоже стукнутый, но еще функционирует. Плана Б по замене отца у меня нет. И тут передо мной всплывают мамины голубые глаза, маленькие и злые. Глядят из ее увечного тела. Самые яркие звезды в расколотой галактике. Она-то не раз поступалась своими интересами, поэтому я, как цепями, скована и придавлена ее жертвами. Что, если бы она тогда объявила:

«Я решила начать все сначала, София. Тебе уже пять лет, полечу-ка я в Гонконг, прощай, счастливо оставаться. Хочу попробовать еду с рыночных лотков. Первым делом отведаю, пожалуй, суп с фрикадельками из угря. Когда увидимся, расскажу тебе о своих путешествиях. Ты поживешь с бабушкой в Йоркшире, а я воспользуюсь услугами хороших больниц, смогу кое-что себе позволить, найду приличную работу. Не забывай зимой застегивать пальто, а весной собирать в лесу подснежники».

Даже в возрасте пяти лет я была старше звезд китайского производства на экранной заставке.

Почему твой отец должен поступаться своими интересами?

Александра все еще ждет ответа. К ее груди присосалась моя младшая сестренка.

Морщась, Александра зажимает носик Эвангелины, чтобы та выпустила изо рта сосок. Объясняет, что дочурка неправильно берет грудь, отчего сосок потрескался. Отлученная от груди Эвангелина плачет; Александра, даже не пытаясь ее успокоить, принимает более удобную позу. Не так уж много в ней молока прекраснодушия, чтобы поступаться своими интересами. То же относится и к отцу. Два сапога пара и поклоняются одному и тому же богу, который приносит в их мир неведомую мне надежность.