Мейв Бинчи - Музыка дождя

— Он вам точно не может перезвонить? — Еще одна женщина теперь будет тратить недели, месяцы, даже годы, пытаясь придумать, как доставить Джо Эшу удовольствие, какие правильные слова сказать, чтобы не потерять его.

— Нет, я сейчас у родителей. Я останусь тут на ночь. Не могли бы вы передать ему это?

— Он знает, как вас найти?

— Да, но звонить мне не надо. Я поговорю с ним позже.

Когда она повесила трубку, ей пришлось опереться на стол, чтобы не упасть. Помнится, она говорила родителям, что прихожая — не лучшее место для телефона. Там было слишком холодно, слишком неудобно и нельзя было уединиться. Хорошо, что тогда они не обратили на нее внимания.

Она простояла так некоторое время, но так и не могла собраться с мыслями. Они разбегались, как мыши. Наконец, когда ей показалось, что к ней вернулся дар речи, она пришла в гостиную. Родители никогда не испытывали ни такой любви, какая была у нее, ни такой боли. Она сказала, что если они не возражают, то она хотела бы остаться у них на ночь, и тогда у них будет достаточно времени, чтобы все обсудить.

— Тебе не нужно спрашивать разрешения, чтобы остаться в своем собственном доме, — напомнила ее мать. — Я положу в твою кровать бутылку с горячей водой. Ты можешь спать в любой комнате, где пожелаешь, ты ведь не часто приезжаешь погостить.

— Ну, сегодня я хочу, — сказала Анна с натянутой улыбкой.

Когда они уже обсуждали число гостей, позвонил Джо. Его голос был спокоен.

— Она ушла, — проговорил он.

— Неужели?

— Да. Это не важно.

— Нет-нет.

— Тебе не обязательно оставаться на ночь где-то еще и устраивать из этого сцены и скандал.

— Нет, что ты. Я не буду ничего этого делать.

— А что ты собираешься делать? — спросил он.

— Останусь тут, как я и сказала твоей подружке.

— Но не навсегда?

— Конечно нет, только на сегодня.

— Значит, завтра вечером после работы ты приедешь домой?

— Конечно, и к тому времени ты уже соберешь вещи.

— Анна, прошу тебя, не надо сцен.

— Какие сцены! Я само спокойствие. Оставайся там сегодня вечером, конечно, не надо уходить прямо сейчас, только завтра вечером, хорошо?

— Прекрати это, Анна. Я люблю тебя, ты любишь меня, я тебе не вру.

— И я тебе тоже относительно завтрашнего вечера. Я серьезно, Джо.

Она повесила трубку. Когда он перезвонил спустя десять минут, она подошла к телефону сама.

— Пожалуйста, Джо, не будь занудой… Это твое слово — зануда, как оно прекрасно. Ты ненавидишь, когда люди давят на тебя, когда говорят о том, что волнует только их… Ты ведь их называешь занудами, наверное, я переняла это у тебя.

— Нам надо поговорить…

— Завтра после работы. После моей работы, потому что тебе же не надо работать, да? Мы немного поговорим, например, о том, куда мне отправлять твою почту, и, кстати, у тебя больше не будет автоответчика.

— Но…

— Я больше к телефону не подойду, так что тебе придется общаться с моим отцом, а ты всегда говорил, что он прикольный мужик, только говорить с ним не о чем.

Она вернулась к разговору с родителями. По их лицам было видно, что их интересовало, кто это звонил.

— Простите, что отвлекаюсь, это Джо Эш, мой парень. Мы поссорились, но, если он еще раз позвонит, я не буду отвечать.

— Вы поругались серьезно? — с надеждой спросила ее мама.

— Да, мама, тебе будет приятно узнать, что на этот раз это серьезно. Наверное, в последний раз. Теперь давайте посмотрим, что все будут есть.

И она рассказала им про милую женщину Филиппу, у которой была своя компания, занимающаяся организацией юбилеев. Мысли Анны Дойл были уже далеко. В мыслях она оказалась в тех далеких счастливых днях, когда вся ее жизнь заполнялась одним только Джо. Теперь заполнить ее кем-то другим будет непросто.

Она сказала, что они могли бы попросить образец меню и решить, что они хотят. Они напишут всем приглашенным письма, каждому отдельное, чтобы все поняли, как они неповторимы.

— Это ведь правда великолепно? Двадцать пять лет вместе. — Она посмотрела на отца, потом на мать, надеясь услышать что-то в поддержку своих слов. Ощутить хоть какую-то атмосферу сплоченности, которую Дойлы смогли создать в семье. К ее удивлению и разочарованию, ничего такого не последовало. Мама с папой не были уверены, что прожить четверть века вместе было чем-то особенным. И это в то время, когда Анне, как никогда, нужно было чувство стабильности. Пусть даже если ее мир разрушен, весь остальной стоит прочно на ногах. Но, может, просто она видела в других то, что происходило внутри ее самой? Как те поэты, которые полагали, что природа меняется, когда меняется их настроение, или что небо становится серым, когда и у них в душе все становится хмурым.