Валерий Попов: Прелести лета

— Иди!

— К-куда? — прошептала губительница. Мы смотрели на Игорька — неужто эта светлая, добрая личность, тот, кого мы так любим, «потеряет лицо»? Пальто — оно, конечно же… Но — мы? Неужели растворилось и счастье?

— …Куда шла, — ровным, но безжизненным голосом произнес Игорек, и его остренький носик покраснел, что означало близкие слезы. Она тихо, стараясь не брякать, закрылась там и сидела, сколько могла — но сколько можно выдержать, тем более слыша эту тишину?

— Не закрывай, — так же безжизненно произнес Игорек, когда она вышла. Медленно поднял ванночку (она, кажется, и не стала тяжелей) и, мелко ступая, понес ее в уборную (упаси боже, поверхность заколеблется и выплеснется хлястик или рукав!). Бережно приседая, поставил на кафель… Пот смахнул не только Игорь, но и мы. Все — пальто вроде бы цело… Хотя раствор абсолютно, до отчаяния прозрачен. Игорек вышел и, злобно на нас глянув, задвинул щеколду… Начались муки — когда приходили новые, неопытные гости и рвались туда. Изумленно смотрели на Игоря, ставшего на пути.

— Чего ты?

— Ну… не ходи туда.

— Да никого там нет — я же видел! — Гость нетерпеливо хватался за ручку — и получал толчок в грудь.

— Ты что, а?!

— Но я же сказал… там есть!

— Кто?

— …Пальто.

Иногда напористый гость дверь все же распахивал — изумленно говорил:

— Да нет там его.

— Есть, — с отчаянием понимая всю неубедительность, говорил Игорь. Оно… растворенное.

— Где?

— В ванночке.

— …А зачем?

— Надо! — иногда он объяснял так, а иногда, отчаявшись, говорил: — А! Иди. Только осторожнее, умоляю. Не прожги его.

— Чем?

— А ты не понимаешь, чем?!

И когда настырный гость, застегивая ширинку, оттуда выходил, Игорек шептал страдальчески:

— Небось все прожег!

Главное, что установить это было невозможно. Стоя на страже фактически несуществующего пальто, Игорек извелся, хотя порой на него находили приступы прежнего очаровательного легкомыслия, и он напевал, почесывая носик, своим фальшивым тенорком известный романс:

— Рас-творил я паль-то! Стало душ-но невмочь! О-пустился пред ним на колени!

Потом, видя, что оно и не думает выкристаллизовываться, впадал в мрачность.

Но это было, как мы учили по химии, «первое агрегатное состояние». Не окончательное! Кончилось лето, к огромным окнам мастерской прилипли листья… Тут бы пальто и надеть! Но тут, увы, включили отопление, и… Я увидел вдруг Игорька, заглянувшего проведать вещицу и отшатнувшегося в дверях. Что еще оно отмочило?

— Оно… там, — пробормотал Игорек.

Ну а где ж, слава богу, ему быть!

— Оно…

Явно еще что-то отчебучило! Я смело пошел — и тоже отшатнулся. Фантом пальто. В связи с отопительным сезоном жидкость перешла в пар. Оно висело под потолком… и сквозь него просвечивал кафель! А была добротная вещь!

Игорек воровато захлопнул дверь. Не вылетишь, птичка!

Надо ли говорить, что после того режим посещения туалета еще более ужесточился. Летучее пальто — это та стадия, после которой наступает уже вера в черта. Но мукам предела нет. И виновата, как всегда, женщина. Минутная слабость этого уже ожесточившегося, в общем-то, человека!

Зашла ненадолго и — шасть в туалет. И тут же вышла.

— Стой! — крикнул он, резко обернувшись, и выдохнул: — Всё!..

Пальто выходило за ней из туалета. Игорек кинулся к нему — и воздушной волной, поднятой телом, выпихнул пальто на балкон. Пропустив через себя перила, оно повисло над бездной. Игорек с криком кинулся туда, в рукава руками вперед, как в смирительную рубашку, — я еле успел ухватить его за полу (пиджак тогда на нем еще был).

Оно кокетливо висело над бездной. Хоть бы исчезло совсем! Можно было постараться забыть о нем и наконец задуматься о строительстве нового пальто… но когда оно тут, рядом!

Муки Акакия Акакиевича, утратившего шинель, ничто по сравнению с этим! Там хоть было понятно — царизм, трудные условия существования мелкого чиновничества… а тут — за что и, главное, кто наказывает? Поздний социализм? Ранний капитализм? Ни хрена не понятно.

Чтоб как-то поддержать силы друга, мы помчались за водкой, и тут сверху на нас рухнул наш друг, кинувшийся все же в объятия пальто, его не удержавшие. Если бы не мы, он ударился бы об асфальт, мы, люди мягкие, сдержали удар… хотя в отношениях, честно сказать, получилась трещинка. Удар об нас произвел какую-то встряску в его мозгу — и он напал на Никиту, как только мы выпили принесенную водку, принесенную, кстати, вместе с его телом — на вес он оказался даже тяжелей водки! И вот…