Владимир Шпаков - Возвращение из Мексики

– Ногу, – уточнил я.

– Что – ногу?! – не поняла теща.

– Я поднял ногу на плод чужого творчества.

Секунда, набор воздуха, и еще миллион аргументов, превращающих меня в ничтожество, а семейство Варшавских поднимавших на немыслимую высоту (с учетом «великого» изобретения – на высоту Останкинской телебашни). Галина внесла посильную лепту, тоже орала, взявшись за руки с остервенелой мамашей, а в это время именно я поднимался на высоту Останкинской башни, а кричащее семейство оставалось внизу, маленькое и злобное, брызгающее слюной, единое в своем уничтожающем пафосе…

– Ты такой же, как твой Ник: витаешь в облаках и думаешь только о себе!

В облаках, думал я, это хорошо, поднимемся к ним еще на сотню метров.

– Ты не умеешь зарабатывать деньги, только тратишь их на свои дурацкие книжки!

Еще сотня, так что я был уже на уровне ресторана «Седьмое небо».

– И вообще, я знаю, о чем ты мечтаешь! Ты хочешь уехать к своей московской шлюхе, к этой несчастной поэтессе, такой же бездарной, как и ты!

Этот пассаж заставил меня взлететь на шпиль, кажется, высотой более полукилометра. Куда было подниматься дальше? Лететь в небо, к свободным птицам? Семейство уже превратилось в муравьев, в неразличимые точки, но тут внезапно сдавило виски, и я рухнул в кресло.

– Три минуты, хорошо? Отдышусь – и ухожу!

Радовало одно: что сын пребывал в детском саду и не наблюдал всей этой мерзости. Можно было забежать к нему, но зачем? Я же прекрасно понимал: финита, никто и никогда не даст спокойно с ним общаться, а тогда и беспокоить пацана не стоит.

Последней же каплей было приглашение в кабинет главного редактора, который молча подвинул по столешнице лист бумаги, мол, давай! Я также молча нарисовал вопросительный знак и подвинул главному (так сказать, прикинулся шлангом). Тот усмехнулся, порвал лист, вытащил новый и опять подвинул. Писал я недолго, прощаться не стал и, помнится, сбегал по лестнице с невероятной легкостью. Знаете, наверное, эту легкость, когда нечего терять, когда все личные и социальные обязанности отпали, как балласт с аэростата, и ты вроде как готов рвануть в небеса.

Я вышел на улицу, огляделся и вдруг заметил развязавшийся шнурок на левом ботинке. Когда я нагнулся, легкость еще оставалась, но, подняв голову, я обнаружил изменившийся мир. То ли я, то ли дом администрации напротив редакции вдруг начал накреняться, и если бы не оказавшийся поблизости мужик, я бы точно грохнулся о ступени. «Эй, плохо, что ли?» Я же молча прислушивался к гулу в голове, озирал пространство, утратившее верх и низ, и только потом почувствовал, что опустился задницей на осколок кирпича. Я вытащил осколок, с силой откинул, и опять почувствовал, как тянет упасть. «Ну, мать-перемать… Скорую тебе, что ли, вызвать?»

Когда я представил, как от стен родной (уже в прошлом, но все равно) редакции меня увозит скорая, пепел Клааса вспыхнул в груди и заставил будничным голосом ответить, мол, пустяки, мужик, гуляй! «Так это с тобой часто бывает?» Да каждый день, когда накануне выпью! Лицо спасителя сразу повеселело. «Так бы сразу и сказал! Тогда посиди, отдохни, потом пивка дерни – и все пройдет!» Я последовал совету: с трудом поднялся, осторожно добрел до ближайшего бара и, как ни странно, после третьей кружки почувствовал облегчение! Захмелев, я обрел соответствие с головой, в которой развинтились какие-то шарики, отвечающие за устойчивость, и покой сошел в мою душу. «Фигня, прорвемся! – думал я, – не то еще проходили!»

Несколько дней я торчал в квартире уехавшего в отпуск приятеля, с тревогой ожидая, когда в очередной раз шар земной уплывет под моими ногами. Я обнаружил, что омлет может пахнуть гуталином, что левое ухо иногда оказывается забитым ватой, и ты усиленно в нем ковыряешься, утешая себя мыслью: это банальные серные пробки. Потом будет ЛОР, промывание ушей водяным шприцем (полюбуйтесь, никаких пробок!), и заведующий отделением, который заставит стоять на одной ноге с закрытыми глазами, после чего произнесет словечко: Меньер. Это что за фигня такая?! Не что, а кто, звали этого дядьку Проспером, жил он давненько, в девятнадцатом столетии и первым описал данный синдром. Хотя – это только мое предположение, может, болезнь имеет другие корни. И что же делать? Поначалу вот тебе рецепт на бетагистин. А вообще-то надо ехать в Москву, там специалисты получше.

И так мне захотелось в Москву… Я испил все положенные «капли», я был свободен, я хотел вдохнуть полной грудью московского воздуха, и мне было совершенно наплевать на то, что в столице шла какая-то политическая буза, руководители державы рассорились, как два гоголевских персонажа, и со дня на день ожидался серьезный кризис. «Не буди лихо, пока оно тихо!» – мог бы сказать я супруге: я вовсе не мечтал увидеть Леру, я о ней почти забыл. Но ведь напомнила, сорвала заслонку, и вот – буйным потоком воспоминания, в том числе и эротические (слава богу, дядька Меньер поражал органы исключительно выше пояса). В прошлую нашу встречу, помнится, Лера упросила купить ей какие-то немыслимые – просто гигантские! – серьги, ручная работа крохотного финно-угорского племени, и даже в постели не желала снимать это языческое украшение. Кровать скрипела, серьги звякали, Лера вскрикивала, в общем, не занятие любовью, а студия озвучания «Мосфильма». А Сашка Выдрин, с которым не виделись года два? Говорят, он стал начальником в Гидрометцентре, уже отделом руководит, а значит, проставит хорошие напитки…