Владимир Шпаков - Возвращение из Мексики

В общем, я жалею, что ее нет рядом. В присутствии женщины всегда хочется быть мужественным и стойким, сейчас же я наблюдаю, как офицер сортирует задержанных, и чувствую тошнотворную беспомощность.

Троих девиц распутной наружности отпускают быстро, но те не желают уходить и строят глазки буркалам, сверкающим в прорезях масок. Кавказцы что-то темпераментно доказывают, затем делаются льстивыми, роются в бумажниках, но спецназ не купишь – торгашей уводят под конвоем. Ну, а ты? Что в сумке, покажи-ка! Так, документы на иностранном языке, паспорт чужой… Ты чего чужие документы-то с собой таскаешь? Какое министерство, твою мать?! Какая Мексика?! Да ты еще и пьяный в хлам, даже на ногах не держишься!

Офицер хочет верить, что задержал «крупную рыбу», это видно по возбужденному блеску в глазах. Еще бы, такое время на дворе! Он, быть может, двадцать лет ждал, когда позволят проявить себя, неустанно повышал уровень боевой и политической подготовки, и вот время пришло, а значит, ату их, козлов с молочной фабрики!

Через пару минут я сижу в фургоне, где вполголоса переругиваются кавказцы и громко требует прокурора тот самый «Хара». Когда фургон набивается, урчит мотор, и нас куда-то везут, чтобы вскоре остановиться.

– Куда этих? – долетает голос снаружи, – Наш обезъянник и без них забит под завязку…

– Да? – разочарованно протягивает офицер (это его голос), – Тогда ментам сдадим, пусть душу отведут…

Спустя пять минут я сижу в «клетке», уговаривая себя, мол, разберутся, вернут и паспорт, и чужие документы. Но возвращать никто не спешит. Почему-то я сижу один, в каком-то аппендиксе, не с кем словом перемолвиться. И я начинаю трясти решетку, покрикивая что-то типа: эй, вы! Какого хрена?! Думаете, на вас управы нет?! Я буду жаловаться!

Появившиеся вскоре капитан и сержант делают вид, что прислушиваются к моим речам.

– Какая, говоришь, папочка? – спрашивает офицер, – Синяя? Что-то я не помню такой… Сунягин, ты помнишь?

– Не помню, товарищ капитан. Не было, по-моему, никакой папочки.

У младшего чина открытое, можно сказать, добродушное лицо. И дубинка, которой он поигрывает, выглядит вовсе не грозно; и вообще они прекрасные парни, которые помогли бы – если могли бы.

– И я не помню… По-моему, нашгость зарапортовался. А почему? Потому что пьет, не закусывая! Эй, родной, пройдись-ка до той стеночки!

Следовало бы стоять, крепко держась за прутья, и продолжать качать права, но что-то подтолкнуло, мол, кривая вывезет, и я смело шагнул к стене. Стена уплыла, я замахал руками, и только скамейка, на которую рухнул, спасла от падения. За решеткой раздался хохот, опять же, вполне добродушный.

– Мне нужна синяя папка, которую у меня изъяли, – говорю твердо, сам удивляясь своей твердости.

– А ты упёртый… Сунягин, ну-ка, открой!

Щелкает замок, Сунягин протискивается внутрь, и капитан спрашивает:

– Так что: была папочка?

– Была, – отвечаю с тревожной дрожью в голосе. Знак бровями, и следует удар палкой по ногам.

– Еще раз спрашиваю: была?

– Была!!

Удар по почкам, вопрос, ответ, и вновь удар. Неожиданно, срываясь на визг, я кричу: что-то о правах человека, о том, что они ответят по закону и т. д. Долго ли кричал, коротко ли, заткнулся от удара дубинкой по голове. Потом еще удар, по ногам, опять по спине, и вот уже меня тащат за шиворот непонятно куда. Ага, какой-то подвал, холодный стул, и что-то такое же холодное – на запястьях. Дверь с лязгом захлопывается, и я остаюсь в темном помещении в полном одиночестве.

Кажется, приехали. Звякаю наручниками и чувствую, что ответной частью они прикованы к ножкам стула; а тот, в свою очередь, намертво привинчен к полу. Намертво – потому что не сдвинуть ни на миллиметр, сколько ни старайся. А тогда попробуем еще раз взять горлом:

– Э, вы! Суки! Выпустите меня!!

Нет ответа.

– Я на вас, блядей, пожалуюсь в Минюст! Я знаю, где находится эта контора!

Подвальные своды работают, как резонатор, ты вроде как находишься на оперной сцене, а звуковой фон к этому римейку на тему: «Прометей прикованный» создает звяканье наручников.

– Я в Страсбург письмо напишу!!

Увы, не отзываются! Еще крик, эхо затихает, и опять молчание. Теперь чувствуется, что подвал сырой, где-то в углу виден отблеск лужицы, и, если помолчать, то в том же углу услышишь: кап-кап-кап. Глаза уже привыкли, в полутьме я могу различить серую стену метрах в десяти от меня, если же повернуть голову, то задняя стена почти не видна. Большой, короче, подвальчик. Свет сюда пробивается через прямоугольную щель от входной двери, за ней, наверное, горит очень яркая лампочка. Однако звуков за дверью – ноль, будто меня вывели из людного отделения куда-то в соседний дом. Или, быть может, они вкопались в землю на несколько этажей, и я сейчас в глубоком, так сказать, андеграунде?