Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

Оказалось, что примерно в то же время он разговаривал с человеком, который также будто бы видел нашего отца.

— Мы стояли в Буе, — рассказывал брат. — Я спустился на перрон (он был машинистом), стою, курю. Неизвестно, когда дадут отправление. Да, везли мы тогда военных, целый состав. Подходит ко мне начальник эшелона, подполковник. Прикурил у меня и спрашивает: «Вы наш машинист? ваша фамилия Кутузов?» Я говорю, что да. «А по отчеству Васильевич?» Васильевич, отвечаю. «Василий Петрович Кутузов — это ваш отец?» Тут уже мне интересно стало, и я спросил, в чем, собственно, дело?.. Ведь я скрыл, когда на машиниста учился, что отец был арестован, так что любопытство любопытством, а и струхнул малость. «А где он сейчас?» — спрашивает подполковник. Ну, я сказал, что погиб… А он сделал такие, знаешь, огромные глаза и говорит, что как же отец мог погибнуть, если он видел его живого и здорового около года назад!.. И тут, как назло, нам дали зеленый! А когда бригады менялись, я, кретин, побоялся разыскать этого подполковника…

Честно говоря, даже после рассказа брата мне не очень верится в эту легенду. Скорее всего, это именно легенда, миф, основанный на том, что в семье действительно не сохранилось ни писем отца, которые должны бы были быть с фронта, ни «похоронки». А все же, все же… Почему, все чаще задаюсь я вопросом, мать слишком уж настойчиво, с каким-то постоянством внушала нам, детям, что отец добился, чтобы его взяли на фронт, потому что хотел смыть пятно с наших биографий?..

Тут сплетается сложный узел, и, может быть, я смог бы его распутать, а не хочется.

Из разговоров с людьми; помнящими отца, в том числе и с Николаем Степановичем, и с женщинами из спецчасти, я уловил (прямо мне этого не говорили), что у него в лагере была жена, врач, вольнонаемная. И будто бы у нее был от отца сын, и будто бы…

Вот жизнь с ее сюжетами и поворотами, которых не придумаешь, не сочинишь.

Признаться, после рассказа брата у меня были поползновения разыскать эту женщину, что в общем-то было бы не так уж и трудно — мне бы помогли в Тавде это сделать, — но меня отговорила жена. «Зачем тебе это нужно?» — спросила она, и я не нашелся, что ответить, и подумал, что лучше будет, если сохранится какая-то семейная тайна, легенда. Пусть я буду и дальше считать, что отец погиб на фронте рядовым штрафного батальона, чем знать, что он дожил до пятьдесят шестого года…

А совсем недавно по телевизору я увидел человека, очень, очень похожего на одного из моих братьев. Возможно, я и не обратил бы на это внимания, но его фамилия тоже Кутузов. И вот живу теперь — и все хочется написать ему (знаю, в каком городе он живет и даже где работает), и страшно: а вдруг это правда, и понимаю, что все мы жаждем правды, ничего, кроме правды, но… боимся ее.

И ВПРЯМЬ повезло Евгении Сергеевне. Немногим, очень немногим так повезло. Если бы не Фатеев, пришлось бы идти работать на лесокомбинат: другой работы в Койве, в сущности, не было. А могло быть и того хуже: уж до дружбы-то с Дмитрием Ивановичем радловские коллеги Фатеева наверняка докопались.

Никто и никуда ее не вызывал, ничего от нее не требовали, так что она скоро вполне успокоилась, привыкла к работе, ничем не отличавшейся от привычной бухгалтерской работы (разве что на некоторых документах стоял гриф «секретно»), а с заключенными и правда общаться не приходилось. Она имела дело со своим начальством и с такими же, как сама, вольнонаемными. Близко ни с кем не сходилась, помня совет Алферова, была как бы сама по себе, да это было и нетрудно, и не бросалось никому в глаза, потому что и все ее сослуживцы держались так же.

Андрей и вовсе не знал забот. Учился он легко, по всем предметам у него были отличные отметки. Четвертый класс закончил с похвальной грамотой, в пятом проучился полгода, и его перевели в шестой. В шестом, правда, пришлось напрячься, однако и здесь он быстро «выбился» в отличники, и учителя в один голос прочили ему большое будущее. Дома тоже было все в порядке. Валентина Ивановна не выказывала ни особенной любви к нему, ни неприязни, относилась ровно, как к взрослому, хотя иногда Андрей и ловил на себе ее пристальный, грустный взгляд, а вот с Алексеем Григорьевичем они подружились.

Евгения Сергеевна часто задерживалась на работе допоздна, Андрей по вечерам сидел один, много читал. Книги ему давала учительница русского языка и литературы, Надежда Петровна, которая особенно благосклонно относилась к нему, он даже бывал у нее дома, и она позволяла ему копаться в книгах.