Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

— Специально собирали актив. Был представитель райкома.

— Видите, — сказала Анна Францевна, хотя, по правде говоря, не имела ни малейшего понятия, что такое райком. Впрочем, и слово «представитель» звучало весомо.

ВАСИЛИЙ Павлович не вернулся, и вестей ни от него, ни о нем по-прежнему не было. А по городу действительно ходили слухи, что кого-то освободили и что вообще освобождают чуть ли не всех подряд, кто был арестован как «враг народа». И Евгения Сергеевна, то ли поверив Анне Францевне и слухам, то ли просто убедив себя, что самого страшного все же не случилось, ждала мужа. Она даже чистое белье приготовила, чтобы он мог сразу, как только вернется, пойти в баню. В тюрьме, чего доброго, и вши есть. Белье было аккуратно завернуто в газету, вместе с мылом и мочалкой, и лежало в шкафу. Евгения Сергеевна перестала работать по вечерам и сидела тихо, уложив Андрея, прислушиваясь, не позвонят ли три раза?.. Почему-то она была уверена, что Василий Павлович вернется непременно поздно вечером или ночью. Но проходили мучительные вечера и бесконечно длинные, бессонные ночи, а никто не звонил. И однажды Евгения Сергеевна с тревогой подумала, что он не знает не только, сколько раз нужно звонить, но и нового их адреса. Конечно, там всё знают, однако могут и не сказать, с них станется, не пришлось бы ему ночевать на улице… Мысль эта всерьез встревожила ее, и она поделилась своим беспокойством с Анной Францевной.

— Но вы говорили, что приносили от него письмо?

— Да, но он-то адреса не знает.

— Раз нашлись люди, которые рискнули передать письмо, они же и адрес сообщат, и доставят вашего мужа прямо домой. Это не те хлопоты, милая.

Чем-то не понравился Евгении Сергеевне тон, каким были сказаны эти слова. Пренебрежительным и даже чуть насмешливым показался ей тон Анны Францевны. Словно она отмахнулась, как от назойливой осенней мухи, словно дала понять, что надоела ей Евгения Сергеевна со своими никчемными хлопотами, и она обиделась. После-то поняла, что ничего подобного не было, что ей все это показалось, а вот пойти и извиниться почему-то не могла. Скорее всего потому и не могла, что Анна Францевна была права. Действительно, стоит ли забивать себе и людям голову пустяками, когда речь идет о самом-самом…

Значит, я выгляжу в глазах Анны Францевны просто дурой, набитой дурой, решила Евгения Сергеевна. Ну да. А вот она всегда права, всегда умеет объяснить все, разложить по полочкам… Она как будто специально хочет унизить меня, подавить своим умом, поставить на место… Евгения Сергеевна с маниакальной дотошностью вспоминала и другие случаи, всякую ерунду, когда Анна Францевна указывала ей, в чем и почему она не права. А могла бы ведь и промолчать хоть иногда, не показывать свое превосходство… И чем больше набиралось таких случаев, тем сильнее разгоралась обида на соседку. В конце концов Евгения Сергеевна пришла к выводу, что это неспроста. За этим что-то кроется… И вдруг подумала: что, если она всё знает? А похоже, очень похоже, что она действительно знает то, что обыкновенный и к тому же посторонний человек знать не может и не должен… И тут естественно возник страшный в своей простоте вопрос: откуда?.. Откуда она знает?!

Память выхватывала какие-то кухонные разговоры, какие-то реплики Анны Францевны, и все это складывалось в болезненном сознании в мозаику, что-то означавшую, и это «что-то» навело Евгению Сергеевну на мысль, что соседка не тот человек, за которого выдает себя. Не зря, значит, однажды она уже подумала об этом. Дважды одна и та же мысль в голову просто так не придет…

— Господи, кому же верить тогда?!

И надо же в тот день (был выходной) Андрею было явиться домой с разбитым носом и синяком под глазом! Последнее время он ежедневно ходил встречать отца — сидел или бродил в сквере, откуда видна трамвайная остановка, однако Евгения Сергеевна не знала об этом. Вернувшись из школы, он съедал, не подогревая, обед, оставленный матерью, и мчался в сквер, так что подзапустил немного и занятия. А по выходным вообще целыми днями торчал там. И в этот раз он также встречал отца. К нему привязались мальчишки, и он вынужден был защищаться…

— Откуда это ты в таком виде? — спросила Евгения Сергеевна. — Да ты, никак, подрался?.. — Была она вся еще в рассуждениях об Анне Францевне, и вид Андрея вызвал в ней не жалость, а новую вспышку негодования. Быть может, и оттого, что в глубине души она понимала, что ее подозрения не имеют под собой никаких, в общем-то, оснований.