Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

— Ну, ты! — прошипел подросток, наступая на Андрея. — Хватай парашу, тебе говорят, а то!..

А дверь уже открывалась.

— Не хочется руки пачкать твоим говном, — сказал Андрей как можно спокойнее, хотя внутри у него все дрожало.

Дверь распахнулась.

— Готовы, гаврики? — спросил надзиратель, гремя связкой ключей. — Ждать не буду.

— Не тяни резину, цыпленок, — лениво, но веско, без права на возражения, распорядился бородатый, обращаясь к подростку.

Тот, пробормотав что-то угрожающее в адрес Андрея, взялся за парашу, и они с «мужиком» понесли ее.

Едва вошли в уборную (надзиратель остался в коридоре), подросток освободился от параши, так что «мужик» чуть не выронил ее, и, выкатив тощую — цыплячью! — грудь, надвинулся на Андрея.

Бородатый тем временем сунул руку куда-то за трубы и вытащил пакетик.

— Ты чего, а?.. — шипел подросток, все ближе подступая к Андрею, — В глаз, падла, захотел?..

Бородатый молча развернул пакетик, в котором оказалось курево, и свернул цигарку.

— Отпрянь, — сказал Андрей, отводя в сторону руку подростка с растопыренными пальцами. — Воняет от тебя.

— Да ты, ты… Ты что?!

— Не «что», а «кто», — сказал Андрей.

— Кто ты такой?

— Клювом не вышел, чтобы меня спрашивать.

— Да я!.. В рот…

И тогда снова вмешался бородатый.

— Кончай, цыпленок, — сказал он. — Опоражнивайте парашу. Нечего в сральнике толковище разводить. — Он с откровенным интересом посмотрел на Андрея и улыбнулся: — Курить будешь?

Андрей взял окурок, докурил.

В камере, как только в коридоре затихли бухающие шаги надзирателя, бородатый — он восседал на своем прежнем месте и в прежней же позе — поманил Андрея пальцем:

— Подойди, малыш.

— Сено к лошади не ходит. — Андрей видел, что и подросток, и «мужик» с напряженным интересом и вниманием наблюдают за ним.

— Ты прав, — сказал бородатый. — Но тебя старший просит.

Уважить старшего, сколько знал Андрей, не противоречило понятиям о воровской чести, и он подошел, сел рядом:

— Ну что?

— Отчаянный ты, такие мне нравятся.

— Я тоже себе нравлюсь.

Бородатый рассмеялся громко.

— Не боязно?

— А почему я должен бояться? — Андрей пожал плечами. В общих чертах он представлял, со слов Князя, как его будут допрашивать блатные и что он должен говорить. Покуда его представления соответствовали происходящему, а в том, что бородатый блатной, он ничуть не сомневался. Он также знал, что рано или поздно придется назвать Князя, сослаться на его авторитет, который и защитит от возможных неприятностей. Но прежде всего он обязан показать собственную независимость, самостоятельность.

— Мало ли что бывает в жизни, — сказал бородатый. — Отчаянным в наше время быть хорошо, но и опасно. — И вдруг спросил: — Бегаешь?

— А ты, дядя, кто такой, чтобы я отчитывался?

— Хорошо, мальчик мой, хорошо… — Он протянул руку, хотел взять Андрея за подбородок, однако Андрей мягко отвел ее в сторону.

И они посмотрели друг другу в глаза.

— Я ведь не отчета требую, — проговорил бородатый с усмешкой. — Боже меня спаси и сохрани! Я с тобой толкую как человек с человеком. А ты гоношишься. Худо у нас с воспитанием, очень худо. Ладно, на первый раз прощаю. Я — Борода, слыхал?.. — Он буравил Андрея своими маленькими колкими глазками, или они казались маленькими, оттого что были прищурены, а над ними нависали густущие брови.

О Бороде Андрей слышал от Князя. Упоминал его и Хрящ. Это был старый вор, пользующийся большим авторитетом среди блатных. За ним числилось много чего и даже почти немыслимый побег с Колымы. Князь рассказывал о нем с восхищением.

— Слыхал.

— От кого? — быстро спросил Борода и замер.

— От Князя и от Хряща.

Борода кивнул, слез с нар, а вернее — сполз, потому что делал это как-то неловко, остерегаясь, медленно прошелся от стенки к стенке, остановился напротив Андрея и долго стоял молча, набычившись.

Подросток, которого Борода называл цыпленком, до самого последнего момента с надеждой ждал, чем закончится этот разговор, с надеждой, что теперь не ему, а новенькому придется таскать парашу. И еще он с вожделением думал, что, может, удастся забрать у новенького кое-что из шмоток, обменять на свое рванье. И уж вовсе было бы приятно загнать эту суку под нары, чтобы не пер, как на собственный буфет, и знал свое место. Однако, когда Андрей назвал Князя и Хряща, все надежды его разом рухнули. Он знал, что Князь — это имя в воровском мире.

А «мужик», тот без всякого интереса прислушивался к разговору, ибо ему-то поистине было все равно, кто есть кто в этой компании, в которой он оказался, и был он похож на человека, покорно смирившегося с участью отвергнутого, и понял, не сильно огорчаясь даже, что ему на роду предписано и парашу выносить, и передачу отдавать другим. Да он и не пытался противиться тюремным законам, привыкший еще раньше, на свободе подчиняться едва ли не всем подряд…