Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

И снова этап собирают.

По камерам крики и гам.

Ой, братцы, куда отправляют?

Поедем мы строить Канал…

Обычно этой песней, которую он никогда не дотягивал до конца, Князь завершал свой пьяный репертуар. К этому моменту он делался невменяемым, рвался куда-то идти и рвал на себе рубашку. Люба успокаивала его — она умела это, и он постепенно затихал, забывался в тяжелом хмельном сне, и тогда Люба с Андреем затаскивали его в спальню и укладывали на кровать.

После запоя Князь, как он сам говорил, выгуливался. Выходил на улицу и либо бродил по тихим улицам, избегая людных мест, либо спускался на берег Волги. Иногда брал с собой Андрея.

В День Победы они как раз и были вместе.

— Видишь, какая оказия приключилась, — с сожалением говорил Князь, качая головой. — Сегодня бы выпить, отпраздновать такой светлый день, а я, сука… — За неделю до этого они вернулись в Куйбышев с большими деньгами. По наводке одного из скупщиков в Оренбурге, вместе с Хрящом, очистили очень богатую квартиру, и Князь сразу запил. Из запоя он вышел накануне Дня Победы. — Так вот чертей и лупят пыльным мешком из-за угла. В Питер-то хочется, а?

— Еще как, — признался Андрей. Он уже понимал, что завяз окончательно, что только возвращение в Ленинград, может быть, могло бы спасти его. Но как это сделать? Бегства ему не простят никогда. Ни сам Князь, ни его дружки. А найдут они его, если нужно, где угодно.

— И мне, — сказал Князь, — Ну что ж, теперь, пожалуй, можно и попробовать. Устроимся мы с тобой в «Англетере», снимем хороший номер и будем проживать, как порядочные советские граждане.

— И тетю Клаву навестим. — Называть ее бабушкой Андрей почему-то не мог.

— Обязательно. Всех навестим. У меня ведь тоже родственнички должны иметься в наличии. Кто нам мешает? Время у нас не нормированное, нам даже дополнительный отпуск полагается за вредные условия труда. — Князь рассмеялся. — А пожелаешь, — сказал он, наблюдая внимательно за реакцией Андрея, — и совсем останешься в Питере. Посмотрим там. Может, и я останусь.

— Если бы и Люба с нами, — проговорил Андрей. — Жаль, что она не может.

— В Тулу со своими самоварами не ездят. Вообще запомни простую и мудрую истину: женщину можно и нужно любить, можно ей прощать кое-что за красоту, которой она украшает мир, и за удовольствия, которыми она одаривает — если пожелает! — мужчину, но не больше. В делах лучше довериться козлу или пожарнику, чем самой распрекрасной женщине. Баба — она и есть баба, какой бы хорошей она ни была. Сегодня с тобой спит, а завтра с гражданином начальником ляжет, потому что устроена так.

— Люба не такая, неправда, — вырвалось у Андрея, и он почувствовал, что краснеет.

— Та-та-та-та!.. — Князь присвистнул. — Да никак ты втрескался в нее?.. — Он удивленно посмотрел на Андрея, а тот не знал, куда деть глаза. — Ну-ну, выше подбородок! Все нормально, все именно так и должно быть. И все, увы, пройдет, как говорил… кто?

— Есенин, — еле слышно сказал Андрей.

— Я забыл, что ты знаком с Есениным. Кстати, вот кто знал, что такое любовь. Но и что такое ненависть, тоже знал. Значит, в Питер хочется… Признаться, и мне. Давно я там не бывал, пора, пожалуй, навестить родной город…

— Поедем?

— Поедем, — кивнул Князь. — И скоро, племяш.

Однако мечтам этим не суждено было сбыться так скоро, как хотелось бы Андрею. Насколько бы ни был Князь осторожен и предусмотрителен, а учесть все не мог и он. Да это, в сущности, и невозможно.

Подвела его собственная «теория невероятности», как шутя говорил он.

Андрей давно обратил внимание, что они иногда повторяют прежние свои маршруты, и высказал опасение, что это слишком рискованно — их могут опознать те же проводники. Князь похвалил его за смекалку, но при этом заметил:

— Проводникам мы с тобой до фени. А одного и того же человека дважды встретить в поезде почти невозможно.

Андрей в глубине души не согласился с Князем. Он уже не был тем наивным мальчиком, которого Князь подобрал на вокзале в Южноуральске. Он много чего повидал, многое понял и многому научился, так что и сам Князь, случалось, прислушивался к его советам. Он безошибочно, например, угадывал, стоящий попался попутчик либо «пустышка», у которого нечего взять. Князь искренне удивлялся его наблюдательности.

— Прямо Шерлок Холмс. В «уголовке» тебе не было бы цены. Нюх у тебя собачий. — Впрочем, хваля Андрея, он прежде всего гордился собой — нашел-то его сам.

Похвалы Князя льстили, конечно, в особенности когда он расточал их в присутствии своих приятелей, но в общем-то Андрей не страдал повышенным самомнением и не переоценивал собственных способностей. Он считал, что определить, чего стоит намеченный «клиент», очень просто. Вот, например, он обратил внимание, что если попутчик, на которого нацелился Князь, не скупился, угощал тоже, принимая угощения Князя, не жалел денег, значит, у него ничего нет ценного, достойного их внимания. Разве что пара сменного белья в чемодане и кое-какая дорожная мелочь. Ему нечего остерегаться и сторожить. Но если попутчик отказывается от дармовой выпивки или если и выпивает, а сам бормочет при этом о трудной жизни, обещает в другой раз («Гора с горой не сходятся, а человек с человеком…») отблагодарить, — такого стоило «колонуть». Скупость за версту видна, но именно у скупых и водятся деньжата.